социальный статус был у водителя «опеля» и его пассажира.
На самом же деле все было довольно логично: всесильного «нового русского мафиози» и скромного с виду отставника вот уже много лет связывали далеко не простые отношения…
…Правильно говорят: в жизни преуспевает тот, у кого больше честолюбия. К Анатолию Ильичу Серебрянскому это утверждение относилось в полной мере.
Биография Серебрянского во многом напоминала миллеровскую: нищее детство в российской глубинке, военное училище как единственная возможность освоить иные жизненные перспективы, частые переезды, служба в элитных армейских частях…
Правда, в отличие от Немца, Анатолий Ильич закончил иное училище, не общевойсковое, а военно- медицинское. Однако, обладая отменными физическими кондициями, сразу по его окончании получил распределение в медсанчасть полка ВДВ.
В медсанчасти он прославился своей невероятной пунктуальностью — не было случая, чтобы он опоздал на дежурство. По нему даже можно было сверять часы — ага, сейчас медик в таком-то месте, делает то-то: значит, десять утра…
Его сослуживцы, злоупотреблявшие ворованным медицинским спиртом, все, как один, пьющие и курящие, несколько недолюбливали Серебрянского, поскольку он всегда отказывался гульнуть с ними. Зато работал больше других, иной раз выручая приятеля, больного с похмелья. Шел безотказно и, казалось, с охотой и работал вместо него. Больше всего сослуживцев удивляло, что Толик отказывается от отпусков. Все время в санчасти, даже койка его стояла там.
Глядя на уверенные, четкие профессиональные действия лейтенанта, никто из окружающих не мог и предположить, какую тяжелую психическую травму испытал этот кареглазый стройный мужчина в детстве. Никогда и никому Серебрянский не рассказывал, как его, совсем еще маленького мальчика, изнасиловал любовник его матери — страшный, опухший от водки громадный мужик, служитель морга в городе Владимире.
Мать маленького Толика была совсем опустившейся, неряшливой и некрасивой женщиной, готовой за бутылку водки переспать с кем угодно. Толик рос нервным, испуганным пацаненком: ему к десяти годам пришлось насмотреться таких диких картин разврата, что его рассудок немного помутился. Особенно после того, как его мать прямо на глазах у сына хором изнасиловали пятеро алкашей, с которыми она познакомилась на вокзале и привела к себе домой распить бутылку халявной водки.
Толик плохо спал, все время вздрагивал, если к нему кто-нибудь обращался. Потом у матери появился любовник Федор, работник морга. Однажды вечером, когда они на пару выжрали пузырь самогона, мать отключилась, и Федор, как ни старался, никак не мог ее растолкать, чтобы согнать «дурную кровь». Он грязно матерился и пинал ее неподвижное тело ногами, но тщетно.
Тут ему на глаза и попался маленький Толик. Федор, качаясь на месте, что-то соображал, мыча и тупо разглядывая сына своей подружки, потом вдруг сграбастал его своими могучими ручищами, поставил перед собой на колени и сдернул с него штаны. Мальчик было заорал, но Федор зажал ему ладонью рот.
Через минуту Толя с ужасом почувствовал, как в его детскую попку ворвалась огромная раскаленная палка.
Федор замычал от удовольствия — слюна из его разинутой пасти капала мальчику на шею. Раскаленная палка стала мерно двигаться взад-вперед, причиняя Толику невыносимую боль. Спустя несколько минут страшных мучений пацаненок почувствовал, как в него выплескивается что-то горячее, и потерял сознание.
Когда ребенок пришел наконец в себя, пьяный насильник прохрипел:
— Пожалуешься матери — убью, понял, сучонок?
Запуганный вечно пьяной сволочью, мальчик теперь постоянно трясся от ужаса, когда работник морга приходил к ним в дом. Потом Федор, угрожая побоями, стал брать Толика с собой в морг. И постоянно трахал его там, среди ужасных мертвецов под серыми простынями, часто заставляя наблюдать за тем, как он вскрывает трупы. И нещадно бил, если мальчика рвало от этого, совсем не детского, зрелища.
Так продолжалось с полгода, пока вечно пьяного Федора не сбил на улице грузовик с пьяным водителем. Сбил, к счастью для Толика, насмерть. Пару лет спустя умерла от белой горячки и мать Толика. Мальчика взяла к себе на воспитание семья строительных рабочих, простых и добрых людей. Потихонечку он приходил в себя, его измученный мозг постепенно забывал про кошмарное детство.
Однако по-прежнему он смотрел на людей затравленным волчонком, никому не доверяя: очень уж часто ему снились кошмары, главными персонажами которых всегда были пьяный Федор и многочисленные трупы в морге. Причем эти трупы гонялись за ним почти в каждом сне и в каждом таком сне они хотели его изнасиловать.
Итак, никто ничего не знал про страшное детство Серебрянского. А в подсознании Анатолия Ильича причудливым образом сплелись морги и половое желание. Работая и в санчасти, и потом, в Германии, он вел некое подобие дневника, куда аккуратными буковками вписывал подробности того или иного вскрытия, свои мысли по этому поводу и даже свои тайные желания. Он, естественно, оберегал этот жуткий дневник от посторонних глаз, устраивая на каждом новом месте службы тайник.
По ночам Анатолий Ильич доставал эту маленькую книжечку в кожаном переплете и неистово мастурбировал…
Звания у десантников всегда шли медленнее, нежели у общевойсковых; впрочем, Серебрянский и не стремился к продвижению по служебной лестнице.
Честолюбие Анатолия Ильича удовлетворялось другим: уже к двадцати восьми годам старший лейтенант Серебрянский снискал репутацию одного из лучших хирургов-практиков Закарпатского военного округа.
В отличие от сослуживцев, мечтавших об академии, службе в больших городах и новых звездах на погонах, Анатолий Ильич, по общему мнению, довольствовался малым: он лишь совершенствовался в своем ремесле. Человеческий организм, его способности, возможности и пределы составляли главный интерес Серебрянского. Большая часть зарплаты молодого офицера уходила на специальные книги и журналы.
Не обремененный семьей, он дневал и ночевал в госпитале. Утром делал операции, днем обходил больных, а ночью шел в морг вскрывать умерших — в последнем он находил наивысшее удовлетворение. Даже какое-то дьявольское счастье. И страшно не любил, когда ему кто-нибудь предлагал при этом ассистировать, ссылаясь на то, что лучше сосредоточивается в одиночестве. Так оно и было: вскрывая какой-нибудь труп, особенно если этот труп оказывался «не первой свежести», Серебрянский испытывал такое возбуждение, что легко доходил до оргазма. Чем безобразнее был труп, чем более он подвергся тлению, тем большее удовольствие получал выросший Толик.
Еще со времен училища Анатолий Ильич поражался: как все-таки хрупок человеческий организм и как мало надо, чтобы незаметно лишить жизни любого!
Солдаты-сверхсрочники, бывшие его пациентами, подмечали в молодом офицере скрытую склонность к садизму: если стоял вопрос, давать наркоз или нет, Серебрянский редко выбирал обезболивание: мучения и крики больных доставляли ему удовольствие, близкое к половому. Однако этот военврач почти всегда успешно оперировал и пациентов, считавшихся безнадежными, и потому репутация его в глазах начальства оставалась блестящей и неколебимой.
Однако ВДВ есть ВДВ: будь ты хоть врачом, хоть связистом, хоть особистом, но, коли посчастливилось служить в крылатом десанте, будь добр выполнять все требования. А требования в элитных по тем временам частях были куда жестче, чем в общевойсковых: ежедневные занятия по рукопашному бою, усиленная физ-подготовка, стрельба из многих видов оружия, обязательные прыжки с парашютом, нередко в ночное время, с последующим марш-броском с полной боевой выкладкой.
Анатолий Ильич, выполнявший все нормативы на «отлично», полностью соответствовал статусу образцового воздушно-десантного офицера и потому вскоре получил новое назначение — в Группу советских войск в Германии, о службе в которой мечтали многие.
Часть, куда попал военврач капитан Серебрянский, готовилась для диверсионной работы в тылу предполагаемого противника. Помимо стрелковой, рукопашной, десантной и подрывной подготовки, солдат- сверхсрочников подвергали психологическому тренингу, заставляя бодрствовать сутками, поедать лягушек, змей, ящериц, собак и прочую не традиционную для кулинарии живность, притупляли болевые реакции, выхолащивали чувство страха и подавляли инстинкт самосохранения.
Высококлассных убийц и диверсантов обучали премудростям активной разведки и контрразведки,
