усиками, плавали разноцветные пучеглазые рыбки.
Аквариумные рыбки были такой же страстью Серебрянского, как каллиграфия у Миллера. Анатолию Ильичу нравилось смотреть, как роскошные тропические рыбки, вместо того чтобы плавать в диких реках сказочной Амазонии, вяло парят в подсвеченной тусклой электролампой воде, беспомощно тычутся своими пучеглазыми мордами в толстенное стекло, раскрывают щели ртов, словно о чем-то неслышно его умоляют.
Может быть, именно в минуты такого вот тихого созерцания он чувствовал себя полноправным хозяином жизни: захочет — корма не даст, захочет — не сменит воду, и подохнут пресноводные, захочет — и вовсе выловит всех их, таких красивых, сачком, изжарит в подсолнечном масле и будет с довольной улыбкой наблюдать, как они корчатся на сковороде.
Брезгливо взглянув на разноцветных рыбок, Александр Фридрихович опустился в продавленное кресло.
— Не надоело так жить? — поинтересовался он.
— Каждый живет, как ему нравится, я, например, устал от медицинской чистоты и стерильности. — Серебрянский уселся напротив, скользнул взглядом по пучеглазой гуппи и перевел взгляд на собеседника: мол, что на этот раз?
Но Немец не спешил переходить к главному. Положил ногу на ногу, еще раз осмотрел кабинет.
— Тебя кризис очень затронул?
— Всех затронул, — отмахнулся хозяин. — Ты, что ли, разбогател?
— Есть такой закон физики: если в одном месте что-то убыло, в другом обязательно должно прибавиться.
— Это теория. На практике обычно случается иначе.
— Главное, проверять теорию практикой. — Наклонившись к собеседнику, Александр Фридрихович продолжил деловито:
— Послушай… Что теперь самый большой дефицит в России?
— Все дефицит, — ответил Анатолий Ильич не. задумываясь.
— Нет, не о том я… Чего людям больше всего не хватает?
— А чего?
— Денег, — хмыкнул Миллер.
— Денег не хватает всегда, — философски заметил собеседник.
— Но теперь особенно. И не хватает всем. Так вот я о чем, о теории и практике… Я свои банковские активы в России не держу. Есть другие места:
Австрия, Германия, Кипр… Швейцария, в конце концов.
— И что? — вяло поинтересовался Анатолий Ильич, силясь понять, к чему это Немец завел беседу о своих капиталах.
— Но теперь, мне кажется, наступило время переводить деньги сюда… То, что в дефиците, — самый ходовой товар, истина общеизвестная.
— Через биржи и банки собрался прокрутить? Еще один кризис устроить? — догадался Серебрянский.
— Ну, устроить подобие семнадцатого августа не в моих силах. А вот повторить «черный вторник» двухгодичной давности вполне.
— Чем я могу тебе помочь?
— Человек один мешает.
— Кто, если не секрет?
— Будь это секретом, я бы с тобой не беседовал, Анатолий Ильич. Есть такой кавказский господин, Амиран Габуния. То ли «вор в законе», то ли не вор, я в этих тонкостях не разбираюсь и разбираться не желаю. Вроде сидел несколько раз. У него тоже много денег, правда не своих. Но кроме того, связи в Минфине, Центробанке и так далее. И голова работает, как компьютер. Идеи у нас одни и те же, знаю точно…
— Выходит, конкурент твой? — Серебрянский поднял взгляд на Немца.
— Считай, да. Понимаешь, афера гениальная, так подняться один раз в десять лет случается. Тут важно, кто первый успеет. А шашлычник этот — хитрожопый до ужаса. Месяц назад собрались мы как-то в сауне, расслабиться, о делах наших поговорить. И что ты думаешь? Выдает мне: мол, Лебедевского не тот «Черный трибунал» завалил, а кто-то другой, кто под него работает.
Представляешь, умник какой?
Коротко пересказав собеседнику монолог Габунии и его вывод о «двойном стандарте», Миллер резюмировал:
— Хитрая сволочь!.. Если такого человека в живых оставить, многое натворить может.
— Срок? Место? Способ? — спокойно поинтересовался Серебрянский, будто бы речь шла не об убийстве человека, а о загородной прогулке.
— Послезавтра у меня с ним деловое свидание в ресторане «Саппоро», это на Пресне. Будем вдвоем, к семи вечера.
— Знаю такой ресторан, — кивнул Анатолий Ильич.
— Что касается способа… Хозяин — барин: оставляю на твое мудрое усмотрение.
— Обозначим опять как «Черный трибунал»? — Нехорошая усмешка скривила губы хозяина.
— Естественно!..
— Можно сработать, как они, под несчастный случай… Ничуть не хуже.
— А вот этого не надо, — серьезно возразил Немец.
— Почему?
— Во-первых, любой террор эффективен лишь тогда, когда он публичен.
— Так что — стрелять, машину взрывать?
— Да.
— Менты понаедут, уголовное дело возбудят…
— Пусть возбуждают, — разрешил Миллер.
— А во-вторых?
— Во-вторых, дорогой Анатолий Ильич, неплохо было бы изобразить покушение и на меня. Нескольких выстрелов поверх головы будет достаточно. Чем проще методы инсценировки, тем доходчивей эффект. — Последние слова прозвучали уверенно и веско как будто. Немец заговорил афоризмами.
Серебрянский согласно кивнул:
— Для правдоподобия, что ли?
— Вот-вот. А то подозрительно получится: сидели вдвоем, а застрелили лишь одного. Ну, что скажешь?
— Минуточку…
Поднявшись с кресла, Анатолий Ильич подошел к аквариуму и, нагнувшись, извлек из-за него помповое ружье и пригоршню патронов.
— Смотри, Александр Фридрихович. Вот гильза. Пуля или картечь, что там есть, извлекаются…
Миллер следил за манипуляциями с боеприпасами внимательно, силясь понять их смысл.
— И что?
— В растворе гипса продавливаем гильзой несколько форм. Когда гипс застынет, лунки заливаем водой и замораживаем ее. Что получаем? — взглянул он на собеседника с победоносным видом и, не дождавшись ответа, продолжил:
— Получаем те же самые пули, только изо льда. Дальше. Этот кусочек льда в форме пули вставляем в гильзу.
— Порох отсыреет, — быстро напомнил Немец.
— Гильзу заливаем изнутри специальным водоотталкивающим раствором, который мгновенно твердеет, — так же быстро вставил Серебрянс-кий. — Таким образом, получаем обычный боеприпас, только вместо пули — кусок льда.
— Но при выстреле лед нагреется о стенки ствола, и…
— Это в нарезном стволе нагреется. А этот гладкоствольный. Я проверял, будь спокоен. С двадцати
