секунду чье-то лицо. Бешеный дернулся, словно от удара электрическим разрядом, и нож звякнул о фаянс тарелки.
Савелий был готов поклясться — там, за ширмой, появилось и тут же исчезло лицо Нечаева! Всего на мгновение, на долю секунды, словно фотографируя взглядом сидящих в зале.
Поправив висевшую под пиджаком кобуру, Говорков поднялся из-за стола, придал лицу выражение безразличного спокойствия, после чего двинулся между столиками в сторону кухни. Зашуршала отодвигаемая бамбуковая занавеска, дернулись нарисованные драконы, и Савелий, сделав несколько шагов, осмотрелся.
Никого похожего на Лютого вокруг не было. Прямо — дверь на кухню, где в благоговейной тишине колдовали японские повара. Слева — дверь в подсобку, запертая. Прямо — дверь черного хода. Савелий подергал ручку — эта дверь тоже была закрыта.
— Померещилось, наверное, — пробормотал он, возвращаясь к своему столику, и, устало опустившись в кресло, взглянул в сторону Немца.
Миллер и Габуния оживленно беседовали. Амиран что-то живо доказывал, Немец снисходительно кивал, и лишь тяжелые морщины, лежавшие на его грубоватом лице, свидетельствовали о недоверии к собеседнику.
— …можно и вместе это провернуть! — донеслось до Говоркова.
— …вот и выпей за это, Амиранчик! — обобщил Александр Фридрихович. — Нет, мне не надо, спиртного не употребляю.
— Зря, дорогой, не употребляешь! — взмахнул руками грузин. — Если бы употреблял, не был бы таким задумчивым! Надо иногда расслабляться, уважаемый Александр Фридрихович! А я выпью!
Он выпил водки, причем это была чуть ли не десятая рюмка за вечер.
Глаза у Габунии блестели, он наклонился через столик и стал горячо шептать Миллеру:
— Есть классные девочки, может, потом ко мне поедем? Ломовые телки, слушай! Надя и Катя и еще эта… как ее… ладно, забыл… Мне стоит только свистнуть — сами прибегут. Высший сорт девочки, клянусь! Мне их когда-то покойный Лебедь прислал. А я запомнил. Без никакого презерватива трахаются! И лесбос могут, и в попку любят, все могут! Поехали!
— Амиранчик, о чем ты говоришь? — усмехнулся Немец. — Я блядьми уже сыт по горло. Да и потом, не до отдыха мне сейчас. Такие дела начинаются…
Он аккуратно орудовал ножом и вилкой, отрезая от солидной порции так называемого мраморного мяса небольшие кусочки. Потом придирчиво осматривал то, что было на вилке, окунал мясо в соус и только потом отправлял в рот. Жевал тщательно, неторопливо, как говорится, с расстановкой.
— Жаль, дорогой, — огорчился плавно пьянеющий грузин и выпил еще одну рюмочку. — Ничего не пьешь, к девочкам не хочешь. Так нельзя, слушай. Боюсь, не получится у нас компаньонства.
Немец перестал жевать и пристально посмотрел на Габунию — вот он и убедился в справедливости своих догадок. Этому грузину, как и ему самому, хотелось прощупать собеседника, вызвать на откровенный разговор, чтобы кто-нибудь из них двоих проболтался, раскрыл свои карты. Но трезвый Немец был осторожнее пьяного грузина. А тот все болтал:
— Пойми меня, Александр Фридрихович, нельзя время терять. Не будет компаньона — ничего, я и сам справлюсь. Но не могу такого уважаемого человека не поставить в известность. Однако же дела — завтра. Сегодня мне лично очень хочется отдохнуть.
Выпив, Габуния что-то произнес по-грузински и, поднявшись из-за стола, направился в сторону фойе. Он был уже сильно пьян и шел пошатываясь. Проходя мимо столика Бешеного, грузин случайно задел тарелку полой пиджака и, пробормотав какие-то извинения, двинулся дальше.
Наблюдательный .Савелий заметил: едва Амиран поднялся из-за стола, Александр Фридрихович и горбоносый мужчина, сидевший к Немцу лицом, обменялись какими-то знаками. Сделали они это почти незаметно, однако Говорков насторожился.
Не прошло и полминуты, как из-за стола поднялся горбоносый и, подхватив из-под столика легкую спортивную сумку, пошел следом за Габунией. Это выглядело странно: почему, направляясь в такой дорогой ресторан, он не оставил сумку дома или хотя бы в машине? Почему, в конце концов, не сдал ее в гардероб?
Было ясно: сейчас что-то произойдет. Савелий, поняв, что тут, за столиком, больше нечего делать, сунул в карман мобильный телефон, поднялся и направился следом за подозрительным.
В фойе его не было, лишь охранник да швейцар болтали о чем-то своем.
Осмотревшись, Говорков обнаружил двери туалетов — несомненно, крепко выпивший Амиран отправился туда. Рывок двери, и Бешеный влетел в облицованную белоснежным кафелем комнатку. В глаза бросилось зеркало — огромное, широченное, почти во всю стену. Зеркало это отразило спину Габунии, сгорбившегося у писсуара слева от входа, обладателя спортивной сумки, стоявшего справа от двери, за выступом стены, и его руки… Руки эти медленно, словно в замедленной киносъемке, наводили на грузина короткоствольное помповое ружье с глушителем.
В считанные доли секунды: хлопок выстрела едва различимым эхом отразился от кафельных стен туалета, Габуния нелепо дернулся и, брошенный силой заряда вперед, ударился лбом о стену. На затылке Амирана расплывалась жуткая рваная дыра. Он так и остался лежать у стены — в луже крови, с расстегнутой ширинкой…
Савелий среагировал мгновенно. Резкий, с разворота, выпад направо, несколько точных, как на тренировке, ударов, и стрелявший отлетел к зеркалу; тяжелый звон разбиваемого стекла заглушил его испуганный крик. Бешеный с глухим рычанием бросился на противника, однако тот каким-то непостижимым образом сумел вывернуться из-под его руки, передернуть затвор и нажать на спуск. К счастью, выстрел получился неприцельным: пуля, едва оцарапав рукав Говоркова, попала в плафон, неожиданно обдав нападавшего колкими брызгами стекла. Свет мгновенно погас, внезапная темнота бритвой резанула по глазам.
Однако спустя мгновение Савелий, действуя в полной темноте по памяти, выбил ствол из рук убийцы. Ложный замах, оглушающий удар по голове, и Говорков, сидя верхом на противнике, завел его руки за спину. Содрал с шеи киллера галстук и, удерживая запястья противника одной рукой, накинул петлю, затягивая ее тугим узлом.
Дело было сделано. И хотя этот горбоносый тип оказался не Лютым, можно было торжествовать победу. Судя по всему, на одном из «трибуналов» можно ставить жирную точку. А это уже половина успеха! Бешеный извлек из кармана мобильник, быстро защелкал светящимися в темноте кнопками.
Однако набрать номер до конца не успел…
Из открывшейся двери пробилась, увеличиваясь в размерах, узкая полоска яркого света, и Бешеный, забыв о телефоне, поднял голову.
Первое, что он увидел, — чьи-то туфли на рифленой подошве; туфли стояли почти у самого его лица. Почему-то бросилась в глаза подсохшая грязь на заостренных носках. Щегольски отглаженные стрелки брюк, округлые полы пиджака, скромный галстук с золотой заколкой…
В висок Савелия ткнулось что-то тупое, холодное, боковым зрением Говорков различил руку сжимающую пистолет.
— Оставь телефон, — проговорил знакомый голос. — Не надо никуда звонить.
Перед ним стоял Максим Нечаев, Конечно же и десять минут назад за бамбуковой шторой с драконами тоже был он. Савелий не ошибся… к огромному сожалению.
— Теперь ты медленно-медленно поднимешься, отойдешь на три метра и положишь руки на стену, — проговорил Лютый, проворно запуская руку под полу пиджака Говоркова. Извлек из подмышечной кобуры пистолет Стечкина, сунул его в карман. — Бешеный, или как там тебя… Ты мне и так до смерти надоел. Мне ничего не стоит пристрелить тебя сейчас, я сам удивляюсь, что меня от этого удерживает. К стене — быстро! — неожиданно повысил голос Нечаев.
Немного найдется людей, которые под угрозой приставленного к виску пистолета не подчинятся требованиям его обладателя. И Савелий, понимая, что владелец ствола явно не намерен шутить, поспешил исполнить требование. Перевес был явно на стороне Лютого.
Правда, в случае внезапного нападения темнота стала бы союзником Савелия: глаза его уже привыкли к мраку, а только что вошедший противник наверняка видел в неосвещенной комнате много хуже.
