давали «зеленую волну», и это облегчало бегство. Через несколько перекрестков можно сбросить скорость, попытаться перестроиться в плотном потоке машин направо и свернуть на какую-нибудь тихую улицу. Бросить машину, попробовать поймать частника: продолжать эту гонку на «форде» нет смысла — машина засвечена. Да и менты наверняка сообщили по рации о водителе, создающем аварийную ситуацию.
Впереди замаячил задок белого «фольксвагена». Обгон слева, по встречной полосе, исключался — там катила вереница снегоуборочных машин. Максим судорожно дернул рычажок включения дальнего света, однако впереди идущий автомобиль никак не среагировал на просьбу уступить дорогу, а все так же неторопливо продолжил движение по крайней левой полосе.
Тогда водитель «форда» решился на единственный разумный в такой ситуации маневр: обогнать неожиданно возникшую преграду справа, слегка сбросив скорость. Но в тот миг, как он вывернул руль, водитель «фольксвагена» начал перестраиваться в правый ряд, прижимая нечаевский «форд» к невесть откуда взявшемуся троллейбусу.
Нажав на тормоз что было сил. Лютый судорожно вывернул руль влево, попав колесами правой стороны в наледь на асфальте, — автомобиль перестал подчиняться управлению и перешел из прямолинейного движения в беспорядочное вальсирующее вращение. Водитель впереди идущей машины, услышав позади себя пронзительный визг резины, резко сбросил скорость. На одном из витков «форд», ударившись боком о корпус троллейбуса, саданулся бампером в задок «фольксвагена», перевернулся набок и резво вылетел на тротуар. Испуганные крики прохожих заглушили звон разбиваемого стекла и скрежет металла.
В глазах Нечаева поплыли огромные радужные круги, и он на мгновение потерял сознание. Когда Лютый пришел в себя, то обнаружил, что лежит локтем на дверце, — «форд» завалился на левую сторону.
Гонка была проиграна вчистую — после аварии машину можно было отправлять на свалку. А ведь преследователи наверняка были где-то неподалеку.
Лобовое стекло вывалилось в салон хрустким пластом, покрытым густой паутиной трещинок. Из порванного радиатора с шипением выбивалась ржавая вода.
Осколки фар прозрачными льдинками плавали в коричнево-черной луже масла. На смятом в стиральную доску капоте с тихим треском лопалась и отслаивалась краска. Максим попытался было оттолкнуть от себя тяжелый пласт стекла, подняться, покинуть салон, однако острая боль в груди заставила его тихо застонать: видимо, при аварии он сильно ушибся о руль. Несколько безуспешных попыток подняться — и Лютый окончательно потерял сознание…
А изувеченный автомобиль уже обступали первые любопытные, сочувственно цокали языками, вздыхали, удивлялись, шутили, кто-то злорадствовал, кто-то предполагал, что водитель пьян, кто-то предлагал вызвать милицию.
Меньше чем через минуту у обочины остановился длинный белый «бьюик» с дипломатическими номерами. Передние дверцы машины раскрылись синхронно, как по команде, и из салона вылетели двое мужчин — при их появлении редкая толпа невольно расступилась.
Подскочив к лежащему на боку «форду», Савелий и Андрей без особого труда перевернули его на колеса. Воронов быстро извлек из кобуры пистолет, направив его в сторону водителя. Праздные зеваки, заметив в руках Андрея оружие, поспешили покинуть место происшествия. Однако Лютый не реагировал на наставленный ствол — его окровавленная голова лежала на руле. Тем временем Говорков уже вытаскивал безжизненное тело своего врага из салона. Положил его на асфальт, наклонился, потрогал пульс и прислушался.
— Жив, — удовлетворенно произнес он.
Еще минуту назад, в пылу погони, он был готов не раздумывая пристрелить этого человека. Лютый был прежде всего врагом — хитрым, сильным и опытным.
Однако именно эти качества внушали Савелию невольное уважение. Но — странная вещь! — Говорков ловил себя на мысли: погибни Нечаев в этой гонке, он. Бешеный, наверняка бы испытывал нечто похожее на сожаление.
— С минуты на минуту должна появиться опергруппа с Лубянки, — бросил Воронов, вытаскивая из автомобиля тело миллеровского киллера, — ничего, в «двадцатке» их быстро приведут в чувство…
Городская больница номер двадцать, или, как ее называют, «двадцатка», знаменита в московском криминальном мире не меньше, чем любая из тюрем. Сюда на верхний, забранный стальными дверями этаж со всей столицы свозят раненых бандитов, где их по мере возможностей вылечивают, выхаживают и сдают в тюрьму, а в отдельных случаях и братве для последующих похорон.
Бешеный деловито обыскал карманы Нечаева. Извлек мобильник, бумажник, два пистолета, несколько стеклянных ампул, упаковку одноразовых шприцев, носовой платок… В кармане пиджака он обнаружил небольшую коробочку из черной пластмассы, с алым глазком светоиндикатора и плоской кнопкой желтого цвета.
— Что это? — взглянув на коробочку, полюбопытствовал Воронов.
— По-моему, дистанционный пульт взрывателя, — произнес Говорков немного растерянно. — На брелок не похоже.
— Сам вижу, что не похоже. Очень любопытно: кого же он собирался взорвать?
— Не знаю. — В голосе Бешеного сквозило искреннее недоумение. — Во всяком случае, если человек возит с собой пульт взрывателя, значит, заряд где-то уже заложен.
— Где?
— Об этом знает лишь он один. — Савелий кивнул в сторону неподвижно лежавшего Лютого и, еще раз осмотрев пульт, предположил несмело:
— Может быть, нас с тобой?
— Почему же тогда он этого не сделал? — резонно спросил Андрей.
«И действительно, почему?..» Савелий проговорил этот вопрос про себя, а сам взглянул на поверженного… врага? А может, друга? Почему-то он никак не мог ответить на этот вопрос. Он еще раз взглянул на лицо Лютого и увидел, как оно начало вытягиваться, а в его выражении стала появляться некая умиротворенность… Савелий понял, что Лютый отходит в мир иной, но не знал, что делать: с одной стороны, ощущая симпатию к нему, с другой — сильную злость.
Трудно понять, до чего бы он додумался, но в этот момент ему послышался голос Учителя:
«СЛИШКОМ РАНО ЕЩЕ ЕМУ УХОДИТЬ!.. Следующая фраза была направлена явно Лютому:
— ТЫ ДОЛЖЕН ЖИТЬ И ТВОРИТЬ ДОБРО НА ЗЕМЛЕ!.. — И снова обращение к нему, Савелию:
— ПОМОГИ ЕМУ. БРАТ МОЙ!..»
Савелий понял, что нельзя терять ни секунды: что-то внутри него шевельнулось: жалость, сострадание, а может быть, и то и другое. Савелию вдруг и самому, независимо от указания Учителя, захотелось облегчить страдания соперника и конечно же спасти от смерти: он сосредоточил все свои силы, всю энергетику и положил руку на грудь лежащему…
Глава девятнадцатая
Почему?
«Почему? Почему я должен умереть раньше отпущенного мне срока? Почему я, а не Немец? Ведь я был лишь рядовым исполнителем, наемником, а не организатором! Я был руками, а он мозгом. Но ведь доказать мою вину куда проще, чем Миллера!» Именно так размышлял Серебрянский, «Черный трибунал» — 2.
Третьи сутки Анатолий Ильич Серебрянский сидел в тесной камере Лефортовского следственного изолятора. Вот уже третьи сутки он задавал себе одни и те же вопросы и ответов на них не находил.
Опергруппа ФСБ прибыла на Кутузовский проспект спустя десять минут после того, как «форд», перевернувшись набок, вылетел на тротуар. Придя в себя, Серебрянский обнаружил, что лежит на грязном асфальте, в луже машинного масла.
Над головой, заслоняя огни уличных фонарей, мелькали пятнистые камуфляжи, появлялись и исчезали чьи-то лица, скрытые черными вязаными масками, и топот рифленых ботинок гулко отдавался в висках.
Синий свет проблескового маячка на крыше одной из машин выхватывал из полутьмы силуэты людей, фонарных столбов и автомобилей, делая их тени причудливыми и расплывчатыми, и от этого зрелища Анатолию Ильичу сделалось не по себе.
Какие-то люди в масках грубо подхватили его под руки, потащили к машине. Втолкнули на заднее
