биржевых спекуляций, манипуляций с валютными курсами и ГКО, можно, не «мокрушничая», иметь намного больше.
Тосковать по друзьям? Их у Миллера никогда не было и быть не могло. Да и сам Немец не представлял себя в роли друга или хотя бы просто приятеля наиболее выдающегося человека. У него и в приятелях потребности не было.
Жалеть о Родине? Александр фридрихович не знал, что это такое. В его понятии Родина там, где сладко живется лично ему. У мафиози, так же, как и у пролетария, не может быть Родины.
Жалеть о жене Людмиле, навсегда оставленной тут? При воспоминании об этой пошлой дуре Александра Фридриховича невольно передернуло. Да и она небось будет рада жить одна в роскошной и богато обставленной квартире.
Немного жаль было лишь этого чудного лимузина, который наверняка придется бросить.
Уже за Химками Александр Фридрихович обратил внимание на подозрительный «фольксваген-пассат» с затемненными стеклами. Машина ехала на довольно приличном отдалении от «линкольна», держа определенную дистанцию. Немец придавил педаль газа — «фольксваген» рванул вперед. Немец сбросил скорость — «фольксваген» чуть поотстал.
— Этого еще не хватало… — пробормотал Александр Фридрихович, подозревая, что в «фольксвагене» могут быть его преследователи.
Еще с армейских времен Миллер знал: обнаружив слежку, ни в коем случае нельзя показывать это преследователям. Если это всего лишь слежка, а не погоня, лучше всего остановиться, сделать вид, что в машине какая-то неисправность, и посмотреть на реакцию преследователей.
Немец так и поступил.
Заметив бензозаправку, Александр Фридрихович сбросил скорость и медленно подрулил к площадке с бензоколонками. Но из машины не вышел — следил, как поведет себя подозрительный автомобиль. «Фольксваген», не тормозя, проехал мимо и исчез за поворотом. Как ни старался Миллер рассмотреть водителя, сделать ему это так и не удалось.
— Совсем нервы ни к черту… — пробормотал Немец. — Пуганая ворона куста боится.
Выйдя из машины, он прошел по заснеженной тропинке и осторожно глянул в сторону поворота, за которым исчез «пассат». Ничего интересного, разве что яично-желтый реанимобиль с крупной надписью «AMBULANCE» по всему борту медленно телепается по шоссе.
Взглянув на часы, Александр Фридрихович отметил, что до начала регистрации у него еще больше часа. Можно было напоследок, не торопясь, подышать морозным воздухом Подмосковья.
Эх, прощай, страна дураков!
— Ничего, на Западе не пропаду. — Немец даже не заметил, что заговорил вслух.
Он скрестил руки за спиной и стал медленно прогуливаться по хрустящему снегу. Прогуливался и размышлял:
«Вот и все. Пора делать очередной поворот, очередной финт ушами. Пора переходить на легальное положение. Хватит убийств и разборок. Австрия, Австрия… Не я первый, не я последний. И там у меня будут секретугочки типа Вики. Стану примерным и добропорядочным бизнесменом-налогоплательщиком.
Развернусь, может, даже этой ихней дурацкой благотворительностью займусь… Все у меня должно получиться. Неужели меня пасут? Кто это может быть? Да и откуда кто-то может знать, где я? Ох, слишком гладко все идет. Предчувствия какие-то нехорошие. Я же крученый шуруп, должен все предусмотреть. Может, я зря все-таки на «линкольне» поехал? Ладно. Сейчас пройду регистрацию, быстренько в самолет, и все, ищи ветра в поле. Как там в Библии сказано: время разбрасывать камни, время собирать… Так я все собрал! Дела в полном порядке. Нет, Александр Фридрихович, дорогой, не надо нервничать. И думать о неприятном — пусть лошадь думает, у нее голова большая. Все-таки откуда у меня такие нехорошие предчувствия? А вдруг все сорвется? Тогда что? Успею ли переиграть свои планы?
Раскололся ли Серебрянский? Если да, то что? На Лубянку в наручниках… нет, этого допустить нельзя! Все, пора в аэропорт…»
— Он что, засек нас? — Сидевший на водительском месте Воронов, не снижая скорости, промчался мимо бензоколонки.
— Я же тебе говорил — дистанцию надо держать. Ладно, видишь тупик у киоска? Давай туда, место хорошее. — Трудно сказать почему, но Савелий ощущал какое-то странное беспокойство.
Для него не было видимых причин. Но росло ощущение, что они с Вороновым находятся как бы в первых рядах предстоящего представления и остаются зрителями, от которых зависит лишь одно: разразиться аплодисментами или освистать тех, кто на сцене…
Плавный поворот руля, и «фольксваген» въехал на узкую дорожку, обсаженную заснеженными деревьями. Трасса на Шереметьево просматривалась отсюда отлично, но самой машины почти не было видно, — во всяком случае, чтобы различить ее из проезжающего автомобиля, следовало притормозить.
— Что делать будем? — Андрей вопросительно взглянул на Бешеного.
— Не знаю… — честно признался Савелий. — У меня какие-то странные предчувствия…
— Какие? — нахмурился Воронов.
— Сам не пойму… Что-то должно произойти, но что? — Он нахмурился.
— Я скажу что: в аэропорту мы с тобой возьмем этого сукиного сына!
— Твоими устами да мед пить… — неуверенно заметил Савелий и добавил:
— Может быть, обождем?
— Давай, — согласился Воронов, мельком взглянув на приборное табло с часами. — У него час пятнадцать до регистрации.
Ждать и догонять, как известно, хуже всего. Но теперь друзья были готовы поклясться, что ждать все- таки хуже.
— Давай я до поворота пешком пройдусь, посмотрю, что там случилось и почему Немец не торопится на посадку? — предложил Говорков, нетерпеливо ерзая на сиденье. — А если получится здесь подобраться к нему, дам в бубен, скручу и сюда, в машину.
— А если он тебя заметит?
— Постараюсь, чтобы не заметил. Вон видишь тропинку между деревьями?
— А если он тронется?
— Догоним! — Бешеный уже выходил из машины.
Хлопнув дверцей, Говорков двинулся по узкой тропинке, протоптанной вдоль проезжей части. Снег сухо скрипел под подошвами кроссовок. Пройдя метров двадцать, он остановился, встал за заснеженный куст, осторожно выглянул в сторону заправки…
Все вокруг дышало спокойствием, ничто не предвещало ни драм, ни катастроф. Да и откуда им взяться? Шоссе было тихим и пустынным: за последние несколько минут лишь желтый реанимобиль с надписью «AMBULANCE» нарушил спокойствие утренней трассы.
Стоя за кустом, Савелий видел, как Миллер уселся в машину, хлопнул дверцей, как плавно поехало вверх стекло…
До слуха Говоркова донесся звук провернувшегося стартера, и в тот же миг со стороны бензозаправки раздался страшной силы взрыв. Колонки, пожарный щиток, будочка контролера — все это за считанные секунды было снесено мощнейшей взрывной волной. Взрыв был настолько силен, что из дома, стоявшего по другую сторону шоссе, повылетали стекла.
Спустя секунду серебристый «линкольн» был целиком объят пламенем. Задок машины сильно разворотило — видимо, пожар произошел в результате взрыва бензобака. Яркое пламя багровыми бликами ложилось на почерневшие от копоти сугробы. В трещавшем костре силуэт автомобиля словно таял, растворялся, как кусок сахара на дне стакана с чаем. Капот и крыша машины раскалились до яркого малинового цвета. Ветер трепал языки пламени, сдувал огонь в сторону, и в салоне отчетливо различался человеческий силуэт.
К Бешеному уже бежал Воронов, невесть зачем доставая из подмышечной кобуры пистолет.
— Дела-а-а… — только и сумел протянуть он, глядя на пламя как завороженный.
Савелий не смотрел в сторону пылающей машины. Взгляд его был прикован к желтому фургончику реанимобиля. Машина эта, несколькими минутами раньше проехавшая в сторону Шереметьево, теперь
