Кристобалдов, где можно было купить бабочку, помещенную между двумя стеклянными пластинами, или португальское распятие, огромный аквамарин или берилл цвета кристаллизованной ангелики.
— Если бы у меня был этот рубин, я бы заказала для него необычную оправу, — заметила она.
Я купил камень и протянул ей.
— Ценность этого рубина мала, так как он непрозрачный. И только поэтому я тебе разрешаю подарить его мне. Но он мне нравится больше всех. Он похож на каплю запекшейся крови.
И, естественно, когда Алис положила этот кабошон размером с горошину на тыльную сторону бледной руки, можно было подумать, что она оцарапалась о куманику и из невидимой ранки выступила капля крови.
В другой раз она заинтересовалась кристаллом, в который был чудесно вкраплен турмалин.
— О Боже мой! — закричала она, — Посмотри на этот кристалл! Он кровоточит! Ты видел что-нибудь более экстраординарное? Как ты думаешь, это очень дорого? Даже страшно представить, что он попадет тому, кто не сможет понять трагедию этого камня.
Нужно ли говорить, что я купил ей этот камень, истекающий кровью.
Так начался наш роман. Миссис Хойет мало интересовалась нашими отношениями, сам же я стал ей безразличен с тех пор, как влюбился в ее дочь. Однако однажды я встретил ее одну в холле гостиницы и предложил пойти в кондитерскую выпить чашку чая.
— Если хотите, — холодно ответила она.
В кондитерской она вместо чая попросила портвейна. Выпив, она стала не то чтобы более дружелюбной, но по крайней мере более разговорчивой.
Мы поговорили о Нью-Йорке и Лос-Анджелесе, о жизни в Вашингтоне и Бостоне, о моем, сказал я ей, любимом городе. Мое искреннее признание смягчило ее.
— Я родилась в Бостоне, — сказала она.
Позже, когда я, проводив ее до дверей дома, стал прощаться, она посмотрела мне прямо в глаза и произнесла загадочную фразу, истинный смысл которой открылся мне много позже.
— Мой дорогой мальчик, не поощряйте все фантазии Алис, не потакайте всем ее капризам.
Мне показалось, что она специально подчеркнула слово «всем», хотя я должен был почувствовать в них неясно выраженную угрозу.
Примерно через месяц мы с Алис снова оказались в магазине братьев Кристобалдов. Обходя его, мы наткнулись на витрину, которая была менее освещена по сравнению с другими, и поэтому мы не замечали ее раньше. Там были выставлены оскаленные маски из Китая и Японии, несколько Полинезийских идолов. Все они стояли вокруг очень странной вещи, которую я должен описать. Вы знаете, что такое тсантса?
Я ответил, что знаю.
— Тогда мы сэкономим время, — ответил он, — я только должен сказать, что эта тсантса была установлена как-то странно.
Из алебастрового основания торчал стеклянный стержень, который исчезал в шее маленькой человеческой головы размером не больше апельсина.
Место, где шея была отрезана, закрывалось украшением из птичьих опереньев, которое не смягчало, а скорее подчеркивало жестокий аспект трофея.
Длинные волосы опускались до основания и при малейшем сквозняке мягко колыхались, и эта маленькая жуткая фигура как бы оживала. Без сомнения голова свободно держалась на стеклянном стержне, и поэтому при малейшем движении воздуха в комнате голова покачивалась из стороны в сторону. Я мог вас уверить, что какая-то покорность движений этой головы производила большое впечатление. Алис Хойет завороженно смотрела на эту голову и, сама не осознавая, качала головой в такт движениям тсантсы. Мне явно почудилось, что она задает мумии многочисленные вопросы и получает удовлетворительные ответы.
— Так, — вдруг сказала она. — Эта первая вещь в моей жизни, которую я действительно бы хотела иметь… Но только…
Я не мог не заметить, что моя милая подруга на этот раз не прибегла к своей обычной манере и не завуалировала свою просьбу. Нет, она говорила абсолютно прямо. Я также отметил, что с ее стороны было не очень красиво дать мне понять, как мало она ценит мои многочисленные маленькие подарки по сравнению с этим новым сокровищем. Но больше всего меня шокировало то, что молодая, красивая и очаровательная девушка хотела иметь такую крайне отвратительную вещь. Я не скрывал своих чувств.
— Мне не нужна эта тсантса, — сказала она, посмотрев на меня своими голубыми глазами цвета барвинок. Таких глаз я больше никогда не видел. — Нет, мне не нужна эта тсантса, я хочу другую, а какую, я скажу тебе в другой раз, когда ты будешь более дружелюбным.
Мы молча вышли из магазина — молчание было неприятным, в нем чувствовалась угроза.
С этого дня Алис абсолютно изменилась, по крайней мере по отношению ко мне.
Она, как всегда, была дружелюбной — нет, вернее соблазнительной, никогда раньше она не была для меня такой притягательной, и я никогда не желал ее так сильно, как тогда. Но она полностью лишила меня своих милостей, как больших, так и маленьких, хотя я должен признать, что и раньше она одаривала меня очень скупо.
Правда, мы часто виделись и обедали вместе, но все наши свидания стали — как бы это точнее сказать — ужасно платоническими, настолько платоническими, что я был в отчаянии. Ведь легче просто переносить отсутствие ласки, нежели лишиться их тогда, когда ты уже привык к ним.
— Итак, вот чем вызвана болезнь, — подумал я, — «подавление либидо» со всеми вытекающими отсюда последствиями. Как бы понравилась эта история Фрейду!
— Больше в наших отношениях не было флирта, не было больше поцелуев. И все же Алис часто пристально смотрела на меня своими чистыми глазами, а ее улыбка как будто спрашивала: «Когда ты захочешь меня?»
Я решил объясниться с ней.
— Ты болен, мой друг, — ответила она, — это ты изменился, а не я. Я все та же.
Но даже говоря это, она положила руку мне на грудь и мягко, но твердо отстранила меня от себя. Но этот жест сказал мне больше ее слов. Я по неопытности открыл свое сердце матери Алис.
— Должно быть, я чем-то не угодил Алис, но не знаю чем. Она явно не избегает меня, но между нами как будто появилась стеклянная стена.
Миссис Хойет взглянула на меня, в ее глазах не было удивления, хотя в них был оттенок грусти.
— Может быть, это и лучше для вас, — наконец сказала она, — Алис капризна.
Она ушла.
И вдруг мне показалось мое поведение чудовищным. Ведь я никогда — нет, никогда не обсуждал планов на будущее со своей красивой подругой.
Я вел себя непростительно, как эгоист, думая, что так может продолжаться вечно. Я бессознательно решил, что она любит меня так же сильно, как и я ее, и мне не приходило в голову, что наши легкие свободные отношения могут измениться, могут возникнуть проблемы, которые надо будет решать.
При первой же встрече я сказал Алис, что понял, как неправильно я себя вел, извинился и попросил ее стать моей женой.
— Ты болен, — во второй раз сказала она. — Разве это не счастье быть свободным, не связанным со мной или другой женщиной? Что касается меня, то я не собираюсь связывать себя ни с кем. Что может быть лучше свободы!
Итак, я ошибся. Алис не волновал характер наших отношений, несмотря на то, что они компрометировали ее.
Напрасно или нет, но я передал этот разговор миссис Хойет. Несомненно, мне хотелось оправдать себя немного в ее глазах, чтобы не выглядеть бессовестным соблазнителем.
— Я была бы счастлива видеть вас своим зятем, — ответила она спокойно, — хотя… вам лучше пренебречь моим мнением.
Затем, отбросив этот мягкий тон, она добавила:
— Вы зря теряете время. Моя дочь не любит мужчин. Нет, — сказала она, подняв руку, как бы отмахиваясь от жутких подозрений, — нет, я не это имею в виду. Моя дочь никого не любит. Она любит вещи.
