— Я сейчас еду в клуб любителей скачек, чтобы пообщаться со взрослыми людьми, — надменно произнесла она. — А ты отправляйся домой и найди Сергея. Днем он всегда дома. И не забудь рассказать ему, какая я бессердечная женщина. Пожалуйся, как плохо я к тебе отношусь.
На обратном пути повозку рикши трясло. Улицы, мелькавшие перед глазами, и люди слились в одну размытую разноцветную массу. Я едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться. Казалось, что меня вот-вот стошнит, и я прикрыла рот платком. Мне ужасно захотелось в Харбин, и я решила, что скажу Сергею Николаевичу, что мне все равно, есть там Тан или нет, но я сию секунду готова вернуться домой и жить с Померанцевыми.
Доехав до ворот, я торопливо вышла из рикши и схватила кольцо колокольчика. Я звонила до тех пор, пока ворота не открыла старая служанка. Несмотря на то что я была вся в слезах, она приветствовала меня с тем же равнодушием, что и вчера. Я бросилась в дом, оставив ее у ворот. В передней, окутанной полумраком, царила тишина. Окна были закрыты и занавешены, чтобы не пропускать в дом полуденную духоту. Какое-то время я постояла в нерешительности, не зная, что делать дальше, потом направилась вглубь дома. Проходя мимо столовой, я увидела там Мэй Линь. Она спала, засунув в рот большой палец, а другой рукой продолжая сжимать полотенце для посуды. Из-под стола выглядывала ее крошечная ножка.
Я поспешила дальше, проходя по залам и коридорам и чувствуя, как в душе нарастает страх. Взбежав по лестнице на третий этаж, я стала заглядывать во все комнаты подряд, пока наконец не добралась до последней, самой дальней комнаты в коридоре. Дверь была приоткрыта, и я негромко постучала. Ответа не последовало. Тогда я толкнула ее, и дверь медленно отворилась. Внутри, как и во всем доме, было темно из-за спущенных штор.
3.
шитыми на лифе и поясе. — Надень его завтра, когда мы пойдем гулять в парк.
Но когда я вскрыла пакет с вечерними платьями и показала Сергею зеленый чонсэм, его брови нахмурились, а взгляд сделался жестким. Он посмотрел на Амелию и сказал мне:
— Аня, пожалуйста, пойди в свою комнату.
В его словах не было ни злости, ни раздражения, но то, что меня выставили из-за стола, вызвало во мне неприятное чувство. Я медленно прошла через переднюю, поднялась по лестнице, пытаясь понять, почему он так расстроился и что собирался сказать Амелии. Я только могла надеяться, что из-за этого она не станет презирать меня еще больше.
— Я же говорил тебе, что Аня не будет ходить с нами в клуб, пока не подрастет, — донесся до меня его голос. — Она должна пойти в школу.
Я замерла на лестничной площадке и прислушалась. Амелия хмыкнула:
— Ах да, мы будем скрывать от нее правду о том, кто мы есть на самом деле. Пусть она какое-то время поживет с монахинями, прежде чем мы раскроем ей глаза на настоящую жизнь. Кстати, по-моему, она уже знает о твоей привычке. Это видно по тому, с каким состраданием она на тебя смотрит.
— Она не такая, как шанхайские девочки. Она… — Последние слова Сергея заглушил звук шагов Мэй Линь, которая, поднимаясь по лестнице в деревянных башмаках, несла на вытянутых руках стопку выстиранного белья. Я приложила палец к губам.
— Тсс!
Она, словно птичка, посмотрела на меня поверх своей ноши и, сообразив, что я подслушиваю, повторила мой жест и тихонько захихикала. В этот момент Сергей встал и закрыл дверь в переднюю, так что окончания разговора я не услышала.
Позже Сергей зашел ко мне в комнату.
— В следующий раз в магазин с тобой пойдет Люба, — сказал он, целуя меня в лоб. — Не расстраивайся, Аня. У тебя еще много раз будет возможность стать королевой бала.
Первый месяц, который я провела в Шанхае, тянулся очень долго. О матери ничего не удалось узнать. Я отправила два письма Померанцевым, в которых описывала Шанхай и своих опекунов в радужных тонах, чтобы они не переживали. Свои письма я подписала «Аня Кириллова» на тот случай, если они попадут в руки коммунистов.
Сергей определил меня в школу Святой Софии, которая находилась на территории Французской концессии. В школе работали ирландские монахини, а учились в ней и католики, и православные русские; были там также девочки из богатых китайских и индийских семей. Все монахини отличались добродушным характером и чаще улыбались, чем хмурились. Они оказались большими поклонницами воспитания на основе физических упражнений и по пятницам играли в бейсбол со старшеклассницами. Девочки из младших классов наблюдали за игрой. Первый раз, когда я увидела, как моя учительница географии, сестра Мария, несется от базы к базе в задранном до колен монашеском одеянии, а за ней по пятам мчится учительница истории, сестра Катерина, мне пришлось собрать всю свою силу воли, чтобы не рассмеяться. Женщины были похожи на огромных журавлей, которые разбегались, чтобы взлететь. Но ни я, ни остальные девочки не позволили себе даже хихикнуть: хотя сестры были воплощением самой доброты, наказывать они тоже умели. Когда Люба привела меня записываться в школу, мы были свидетелями того, как мать игуменья выстроила девочек у стены и начала принюхиваться к их шеям и волосам. После каждого вдоха она шмыгала носом и закатывала глаза, как будто дегустировала дорогое вино. Позже я узнала, что таким образом она проверяла, не пахнет ли от кого-нибудь душистым тальком, ароматизированным шампунем для волос или другими косметическими средствами, которыми можно привлечь к себе внимание. Мать игуменья видела прямую связь между косметикой и моральным падением. В то утро она таки уличила одну ученицу в использовании недозволенных парфюмерных средств и в качестве наказания велела ей мыть туалеты целую неделю.
Математику вела сестра Бернадетта, толстая женщина, у которой подбородок переходил сразу в шею. Из-за очень сильного северного акцента я только через два дня поняла, что слово, которое она постоянно повторяла, было «скобки».
— Что вы все время хмуритесь, мисс Аня? Вам что-то непонятно с
Я покачала головой, заметив, что две девочки с соседнего ряда смотрят на меня и улыбаются. После урока они подошли к моей парте и представились. Их звали Кира и Регина. Регина была очень маленького роста, с темными волосами и фиалковыми глазами. Кира рядом с ней казалась совсем светлой.
— Ты ведь из Харбина? — поинтересовалась Кира.
— Да.
— По тебе сразу видно. Мы тоже из Харбина, но мы приехали с родителями в Шанхай еще до войны.
— А как вы определили, что я из Харбина? — спросила я.
Они рассмеялись. Кира подмигнула и прошептала:
— Тебе не нужны уроки русского.
Отец Киры был терапевтом, а Регины — хирургом. Оказалось, что на следующий семестр мы записались на одни и те же дисциплины: французский язык, английская грамматика, история, математика и география. Но если я после уроков оставалась на дополнительные занятия по искусству, то они спешили домой на уроки игры на фортепиано и скрипке. Жили они в дорогом районе на авеню Жоффр.
Хотя мы сидели вместе почти на каждом уроке, я чувствовала, что их родители не одобрили бы, если бы дочери пошли ко мне в гости в дом Сергея или если бы мне вздумалось навестить их. Поэтому я никогда не приглашала девочек к себе, а они не звали в гости меня. Признаться, я ничуть не огорчалась по этому поводу, поскольку в душе опасалась, что, если бы позвала их, Амелия могла устроить очередной пьяный скандал и мне было бы стыдно перед такими хорошо воспитанными девочками. Поэтому, несмотря на мое желание проводить с Региной и Кирой больше времени, наша дружба начиналась с утренней молитвы и
