просто бродили по своей новой квартире, как призраки. Каждый день на книжных полках или в серванте мы находили какую-нибудь доселе незамеченную вещицу — фотографию в рамке, какую-то безделушку или украшение, — которую туда поместил Сергей. Он хотел, чтобы мы каждый раз, натыкаясь на что-то новое, радовались, но с его смертью любая находка разрывала нам сердца. В постели мы заключали друг друга в объятия, но не как молодожены, а скорее как тонущие жертвы кораблекрушения. Всматриваясь друг другу в посеревшие лица, мы пытались найти ответы на немые вопросы.
— Не вините себя, — старалась успокоить нас Люба. — Вы не могли его спасти. Я не верю, что он побоялся беспокоить вас в брачную ночь. Мне кажется, он знал, что умирает, и просто хотел быть ближе к вам. Вы ему очень сильно напоминали его самого и Марину.
Амелии мы так и не рассказали, что похоронили Сергея с обручальным кольцом на пальце и что в соседней могиле, с русскими надписями и двумя нарисованными голубями — одним жилым, а другим мертвым — лежала Марина.
На следующий день после похорон Алексей пригласил нас к себе в кабинет, чтобы огласить завещание. Все, как мне казалось, было заранее понятно. Дмитрию, скорее всего, достанется квартира, Амелии — дом, а клуб «Москва — Шанхай» перейдет в их совместное владение. Но, судя по поведению Любы, которая нервно переминалась с ноги на ногу и теребила кончик платка, ожидалось нечто непредвиденное. Заметив, как дрожат ее руки, когда она подавала чай, я поняла, что ее волнение связано не только с оглашением последней воли Сергея, но и с чем-то другим. Мы с Дмитрием сели на диван, а Амелия расположилась на кожаном кресле у окна. Ее тонкие черты лица в лучах холодного утреннего солнца казались по-особенному яркими. Она сидела, прищурив глаза, снова напоминая мне змею, приготовившуюся к броску. Я поняла причину ее лютой ненависти ко мне. Она коренилась в инстинкте самосохранения. В течение прошедшего года Сергей был намного ближе ко мне, чем к кому бы то ни было.
Алексей заставил нас понервничать, перетасовывая бумаги на рабочем столе и не спеша раскуривая трубку. Его движения были нескладными и медленными, их сковывала скорбь по тому, кто тридцать лет был его лучшим другом.
— Не стану испытывать ваше терпение, — наконец заговорил он. — Последняя воля Сергея, отменяющая все предыдущее и изложенная в двадцать первый день месяца августа года 1947, проста и понятна. — Он потер глаза, надел очки и обратился к Дмитрию и Амелии: — Несмотря на то что он любил вас обоих одинаково и его решение может вызвать у вас недоумение, последнее желание Сергея изложено четко и однозначно: «Я, Сергей Николаевич Кириллов, завещаю свое движимое и недвижимое имущество, включая мой дом и все, что находится в нем, а также свое дело, клуб „Москва — Шанхай“, Анне Викторовне Козловой».
Слова Алексея были выслушаны в гробовой тишине. Никто не шелохнулся. Я подумала, что сейчас Алексей продолжит читать, огласит еще какие-нибудь условия. Вместо этого он снял очки и коротко произнес:
— Это все.
У меня пересохло во рту. Дмитрий встал и подошел к окну.; Амелия замерла в кресле. Все, что произошло сейчас, показалось мне наваждением. Как мог Сергей, которого я любила и которому бесконечно доверяла, так поступить со мной? Ведь он, сделав меня единственной наследницей, предал Дмитрия, долгие годы служившего ему верой и правдой! Разум отчаянно пытался определить причину этого поступка, но не находил ее.
— Он написал это завещание в тот день, когда мы с Аней обручились? — уточнил Дмитрий.
— Дата указывает на это, — сказал Алексей.
— Дата указывает на это, — насмешливо повторила Амелия. — Разве не вы были его адвокатом? Разве не вы посоветовали ему принять столь безумное решение?
— Как вам известно, Амелия, Сергей долгое время болел. Да, я заверил его завещание, но ничего ему не советовал, — ответил Алексей.
— А разве должны адвокаты заверять завещание больных людей, которые к тому же находятся не в своем уме? По-моему, нет! — закричала Амелия, бросившись к его столу. Ее клыки уже налились ядом, она готова была укусить.
Алексей пожал плечами. Мне показалось, что ему доставляло удовольствие видеть отчаяние Амелии.
— Я считаю, что Аня — девушка с безупречной репутацией и прекрасным характером, — заявил он. — Как жена, она разделит все с Дмитрием, и, поскольку вы всегда были к ней так доброжелательны, уверен, что она будет столь же добра и к вам.
Амелия, которая вернулась на свое место, снова вскочила с кресла.
— Эта девчонка пришла сюда нищенкой, — прошипела она, не глядя в мою сторону. — Никто не думал, что она останется здесь надолго. Мы помогли ей из милости. Понимаете? Из милости! Он же плюнул на нас с Дмитрием и отдал все ей!
Дмитрий подошел к дивану и встал рядом со мной. Взяв пальцами мой подбородок, он заглянул мне в глаза и спросил:
— Тебе об этом было известно?
Я побледнела.
— Нет! — закричала я.
Жестом любящего мужа Дмитрий подал мне руку и поднял с дивана. Но когда наши пальцы соприкоснулись, я почувствовала, что его руки холодны как лед. Я успела заметить, с какой ненавистью в глазах провожала нас Амелия, когда мы уходили. Ее взгляд, словно нож, вонзался мне в спину.
По пути домой Дмитрий не проронил ни слова. Он молчал и после того, как мы зашли в квартиру. Долгое время он провел, сидя на подоконнике. Сгорбившись, он смотрел на улицу и беспрерывно курил. Тяжесть утреннего разговора оказалась мне не по плечу. Я расплакалась, и слезы закапали в морковный суп, который я приготовила на ужин. Нарезая хлеб, я поранила палец, кровь попала на хлебный мякиш. Я подумала, что, если Дмитрий попробует на вкус мою скорбь, он поверит, что я ни в чем не виновата.
Весь вечер Дмитрий просидел в кресле, уставив свой неподвижный взгляд на огонь в камине. Он отвернулся, когда я робко приблизилась к нему, надеясь получить прощение за то, в чем не было моей вины.
Только когда я собралась ложиться в кровать, Дмитрий наконец заговорил.
— Получается, Сергей все-таки не доверял мне, — задумчиво произнес он. — После всех разговоров о том, что я ему как сын, Сергей все равно считал меня волком в овечьей шкуре, недостойным его доверия.
Я почувствовала, как у меня напряглась спина, а мысли стали разбегаться в разные стороны. Оттого что Дмитрий все-таки заговорил, я одновременно почувствовала и облегчение, и страх.
— Не воспринимай это так, — робко отозвалась я. — Сергей любил тебя. Просто, как сказал Алексей, он не отдавал себе отчета в том, что делает.
Дмитрий потер руками осунувшееся лицо. Мне было больно видеть горечь в глазах мужа и ужасно захотелось обнять его, снова предаться с ним любви. Я бы все отдала за то, чтобы увидеть в глазах любимого не боль, а желание. У нас была всего одна ночь настоящей любви и счастья. После — только тлен и разложение. Горечь пропитала все вокруг нас так же, как разлагающееся тело Сергея наполнило его дом трупным запахом.
— К тому же все, что принадлежит мне, принадлежит и тебе, — добавила я. — Клуб ты не потерял.
— Тогда почему бы тебе не проявить благородство и первым делом отдать клуб мужу?
Снова повисла тяжелая тишина. Дмитрий с угрюмым видом отвернулся к окну, а я отошла к двери, ведущей в кухню. Мне хотелось кричать от несправедливости. Сергей с такой любовью готовил для нас эту квартиру, а потом одним росчерком пера превратил ее в поле брани.
— Я никогда не понимала их отношений с Амелией, — сказала я. — Иногда создавалось впечатление, что они ненавидят друг друга. Может, его пугало, что она имеет на тебя пагубное влияние?
Дмитрий обернулся и посмотрел на меня с такой злостью, что я содрогнулась. Руки его сжались в
