переглянулись и одновременно произнесли: «Это же Джонни!» У нашего соседа были такие же апатичные глаза и вялый рот, как у этого австралийского зверька.
Комната, о которой говорила Бетти, находилась в конце коридора под лестницей.
— Как ты думаешь, когда Джонни репетирует, здесь слышно? — спросила Ирина, вставляя ключ в замочную скважину.
— Нет, между этой комнатой и комнатой, где у Джонни стоит пианино, есть еще две другие. К тому же, когда он репетирует, никто не жалуется.
Так и было. Когда Джонни начинал играть, кто-нибудь из нас тут же выключал радио, чтобы послушать его. «Moon River» в его исполнении всегда заставляла нас заплакать.
— Да, ты права, — согласилась Ирина. — Бабушке, наверное, понравится жить рядом с музыкантом.
Комната, в которую мы вошли, была забита старыми посудными шкафами, чемоданами и кроватями. Пахло пылью и шариками от моли.
— Эта кровать, вероятно, когда-то стояла в нашей комнате, — предположила Ирина. — Возможно, именно на ней спали Том и Бетти.
Ирина толкнула раздвижную дверь под лестницей и включила свет.
— Здесь ванна и туалет, — сказала она. — Хотя, мне кажется, бабушка могла бы принимать ванну и наверху.
Я открыла резную дверцу старинного шкафа: он был забит пачками чая «Бушелл».
— Что думаешь? — спросила меня Ирина.
— Я думаю, тебе нужно убрать все это. Бетти все равно рано или поздно придется продавать старые запасы, а мы заодно освободим комнату.
Утро, когда корабль Розалины вошел в сиднейскую гавань, выдалось потрясающе красивым. Летняя влажность была мне знакома еще по Шанхаю, там был примерно такой же климат, но я никогда не видела, чтобы зимнее солнце так ярко светило сквозь листву деревьев, а воздух был настолько свежим, что, казалось, от него можно было откусить кусок, как от сочного яблока. Здесь не было ничего общего с Харбином, где зима наступала медленно, в сопровождении снега, льда и темноты. От австралийской зимы хотелось бежать вприпрыжку, а на щеках появлялся румянец. Мы с Ириной решили встречать Розалину на причале. Счастливые, мы мчались туда, улыбаясь друг другу, не обращая внимания на попадавшихся по дороге австралийцев, которые кутались в пиджаки и плащи, жалуясь на «собачий холод» и на то, что «так недалеко и до обморожения».
— Сейчас, наверное, градусов тринадцать или даже больше, — сказала я Ирине.
— Бабушка подумает, что это лето, — засмеялась она. — Когда она жила в России, такая погода считалась теплой.
К счастью, корабль, на котором Розалина приплыла в Австралию, не был перегружен, как тот, который мы видели, когда приехали в Сидней. Однако на причале стояла целая толпа встречающих. Тут же был и оркестр Армии спасения, исполнявший «Странствующую Матильду», а также журналисты и несколько фотографов. По сходням чинно, друг за другом, спускались люди. Группка бойскаутов выбежала им навстречу, чтобы дать по яблоку каждому, кто спустился на берег.
— А откуда пришел корабль? — осведомилась я у Ирины.
— Из Англии, но по пути на борт взяли еще нескольких пассажиров.
Я ничего не ответила, но мне стало немного обидно, что австралийцам британские эмигранты были явно больше по душе, чем мы.
Мы стали всматриваться в лица прибывших в надежде побыстрее увидеть Розалину.
— Вон она! — закричала Ирина, показывая куда-то на середину сходней. Я присмотрелась внимательнее. Женщина, которая спускалась по ступенькам, не была похожа на ту Розалину, которую я знала на Тубабао. Когда-то мертвенно-бледная кожа теперь была покрыта здоровым загаром, и шла она, не опираясь на трость. Темных пятен, просвечивающихся из-под кожи, больше не было. Заметив нас, она закричала:
— Ирина! Аня!
Мы обе бросились к ней. Обнимать ее такую, здоровую и радостную, было непривычно.
— Дайте-ка я посмотрю на вас! — воскликнула она, отступая на шаг. — Вы обе замечательно выглядите. Миссис Нельсон, наверное, о вас хорошо заботится!
— О да! — сказала Ирина, смахивая со щеки слезинку. — Ну и как ты, бабушка? Как ты себя чувствуешь?
— Я никогда и не думала, что мне может быть так хорошо, как сейчас, — сказала Розалина, и по блеску глаз и загоревшей на солнце коже было видно, что она не притворяется.
Мы стали расспрашивать Розалину о путешествии на корабле, о Франции, и она почему-то отвечала только по-английски, хотя мы обращались к ней по-русски.
Вслед за остальными пассажирами мы прошли на южный конец причала, где с корабля выгружали багаж. Ирина спросила Розалину о людях, с которыми ей пришлось плыть на корабле, и она вполголоса сказала:
— Ирина, Аня, в Австралии мы должны разговаривать только по-английски.
— Но между собой-то можно говорить по-русски, — засмеялась Ирина.
— Особенно когда мы разговариваем между собой! — настойчиво произнесла Розалина, доставая из сумочки брошюру. Это было пособие для приезжающих в Австралию, изданное МОБ.
— Почитайте вот это, — Она раскрыла буклет на загнутой странице и вручила его мне.
Я прочитала отрывок из параграфа, отмеченного звездочкой:
«Пожалуй, самое важное для вас — овладеть языком, на котором разговаривают австралийцы. Австралийцы не привыкли слышать иностранную речь. Они склонны настороженно относиться к людям, чей язык им непонятен. Открыто разговаривая на своем родном языке, вы рискуете вызвать у австралийцев настороженность, и они станут относиться к вам как к чужаку… Более того, старайтесь избегать жестикуляции при разговоре, это сразу обратит на себя их внимание».
— Похоже, для них важнее всего, чтобы мы не «обращали на себя внимания», — сказала Ирина, не скрывая иронии.
— Теперь понятно, почему на нас так смотрели, — добавила я.
Розалина забрала у меня буклет.
— И еще кое-что, — продолжила она. — Когда я подала заявление на выезд в Австралию, ко мне в больницу прислали какого-то человека, и он стал выведывать у меня, как; я отношусь к коммунистам, не сочувствую ли я им.
— Не может быть! — удивилась Ирина. — После всего, что с нами сделали, что мы потеряли… Мы для них что, красные?!
— Именно так я ему и сказала. — Розалина кивнула головой. — «Молодой человек, вы что, действительно считаете, что я могу поддерживать власть, которая расстреляла моего отца?»
— Это из-за конфликтов в Корее, — вмешалась я. — В каждом русском они видят шпиона.
— Азиатам еще хуже, — сказала Ирина. — Виталий говорит, что цветных вообще не пускают в страну.
Раздался мощный гудок, и мы дружно повернулись к крану, который опускал на причал сетку с багажом.
— Это мой. — Розалина указала на синий чемодан с белой каемкой. Когда пассажирам разрешили забрать вещи, мы встали в общую очередь.
— Аня, вон тот черный футляр тоже мой, — сказала Розалина. — Сможешь его поднять? Он тяжелый. А Ирине дадим чемодан.
— А что в нем? — спросила я, хотя уже догадалась сама, как Только почувствовала вес футляра и уловила запах машинного масла.
— Это швейная машинка, я купила ее во Франции, — объяснили Розалина. — Я собираюсь заняться
