головой:
— Может, заезжие красотки?
— Сам бы хотел это знать… — вздохнул Андрей, забирая рисунки.
— Будем смотреть альбомы, — сказал Морозов, доставая из шкафа толстые фолианты в темных коленкоровых переплетах. — Подсаживайтесь ближе, Сергей Сергеевич…
Утехин поднялся со стула и направился к двери:
— Сейчас я пришлю к вам Михалева — он ждет внизу…
— Это еще зачем? — наморщил нос Морозов.
— Поговори с ним по душам, покажи альбом… Думаю, что он видел преступников… А вообще-то надо возвращать старика к жизни — не дело это… — Он невесело махнул рукой. — Я с ним завтра поговорю. А сейчас — в ресторан…
В фойе толпились поздние посетители, одевались, покуривали, пытаясь хоть немного продлить удовольствия этого вечера.
Осторожные постукивания в дверь ни к чему не привели.
Окинув Утехина сквозь стекло высокомерным взглядом, швейцар не сдвинулся с места.
Утехин, порывшись, извлек из бумажника десятирублевку и приложил ее к стеклу. Со швейцаром сразу же произошла метаморфоза: на его лице появилась какая-то скользкая угодливая улыбочка, и он торопливо засеменил к двери:
— Массандра, коньяк, шампанское… — скороговоркой зашептал он, не открывая полностью дверь.
— Не здесь же, отец! — сказал Андрей. — Дай войти…
— Говори, чего будешь брать: Массандра, коньяк, шампанское! — повелительно повторил он.
— От десяти до пятнадцати! — в тон ему сказал Андрей, предъявляя удостоверение и вставляя в образовавшийся проем ногу, чтобы не дать захлопнуть дверь.
Лицо швейцара вытянулось, и он отпустил дверь, еще не до конца понимая сказанное:
— Рублей, что ли, начальник?..
— Лет, дорогой мой, лет, причем с конфискацией… Ты это учти! Официанты здесь?
— Так точно! — почему-то по-уставному отозвался швейцар и при этом стал заметно прямее, осанистей. — Прошу сюда, проходите, пожалуйста… — Он шел впереди Утехина, показывая дорогу. — А кто, разрешите полюбопытствовать, вам нужен?
— Третий столик от входа…
— Это Владимир Петрович! — с уважением произнес швейцар. На этот раз уважение в голосе было настоящим, не угодливым. — Вам как подать лучше, в официантскую или как всем, за столик?
— Отец! — грустно посмотрел на него Утехин. — Давай решать вопросы согласно штатному расписанию.
— Хорошо, как будет угодно… Присаживайтесь… Это тот самый столик… Один момент! Подождите…
Андрей сел спиной к залу и лицом к темному окну, за которым светилась неоном афиша кинотеатра. На столе громоздилась посуда с остатками трапезы. В полутемном зале блуждали ароматы вкусной и, видимо, очень полезной пищи. Андрей судорожно сглотнул горьковатую, от множества выкуренных сигарет, слюну.
«Эскалопчик с жареной картошечкой, — мечтательно подумал он, — или на крайний случай макароны по-флотски… А потом чашечка кофе!»
Зал опустел. Из освещенной двери официантской доносились громкие голоса, смех, треск неугомонного кассового аппарата.
Швейцар подошел к столику — с ним был мужчина, весь облик которого говорил о тяжелом рабочем дне. По краю широко распахнутого ворота белоснежной рубахи шла темная полоска. Из жилетного кармана торчала небрежно смятая черная в белую горошину бабочка. Под глазами расплылись густые тени, какие бывают у сердечников, пренебрегающих режимом.
— Вы меня спрашивали?
Официант устало сел на стул напротив Андрея.
Тотчас за его спиной возник швейцар.
— Так вот они и есть Владимир Петрович, — посчитал необходимым пояснить старик.
— Ты иди, Михалыч, — тихо сказал официант, не глядя в сторону швейцара. — Мы сами разберемся.
К выходу швейцар поплелся с явным нежеланием. Было видно, что уходить ему не хочется, может, боялся, что от него ускользнет информация…
— Из БХСС? Вроде недавно проверяли?
— Ну и как? Все в порядке? Злоупотреблений не обнаружено?
Официант удивленно окинул Утехина придирчивым взглядом и задумчиво произнес:
— Значит, вы представляете другую службу — сотрудники БХСС не стали бы задавать эти вопросы, они знают, что пока у нас все в норме… Покажите удостоверение…
«Молодец, — подумал Андрей. — Опыта общения с людьми ему не занимать. С самого начала решил уточнить, кто есть кто!»
Андрей выполнил его просьбу. В лице Владимира Петровича появилось спокойствие, напряжение спало.
«А все же боится, — отметил Утехин. — Хотя кому приятно свидание с нашим братом… Но, выходит, что БХСС он уважает больше? Или боится?»
— Слушаю вас, — спокойно сказал официант. — В чем провинность?
— Хотелось бы выяснить кое-что…
— Надеюсь, не слишком долго? Надо прибрать шесть столиков, а мне еще ехать в Усово. Я там живу… Электричка отходит в ноль сорок восемь…
— Буду короток. Вы не могли бы вспомнить сегодняшних посетителей?
— Много было, разве всех упомнишь?
— Хотя бы сидевших за этим столом в период с обеда до вечера…
— Мужчина с женщиной… — Официант вспоминал и крутил при этом в руках мельхиоровый нож с узорчатой пухлой ручкой. — Трое пацанов — дети благородных родителей, хорошо одеты, манкирующие сосунки… Ближе к вечеру женщины за пятьдесят — похоже, вместе работают… Говорили о каком-то негодяе-главбухе…
— А вы не путаете?
— Исключено — точно говорили о главном бухгалтере, что зажимает премию, что поощряет любимчиков…
— Я не о разговоре, а о посетителях… Мне кажется, что у вас за этим столом должны были сидеть другие люди…
— Что вы говорите? — с иронией произнес официант. — Поверьте, я не ошибаюсь и хорошо помню посетителей. Приходится запоминать — бывают случаи, что забывают оплатить по счету, тогда память на лица оказывается очень полезной.
— Проверим память? — прищурил глаза Андрей.
— Пожалуйста… — безразличным голосом сказал официант.
— Мужчина около пятидесяти, бородатый, пышная шевелюра… — начал обрисовывать он портрет художника, сожалея о том, что не догадался попросить его сделать автопортрет. Портреты девушек Андрей показывать не торопился, на то были причины — вдруг присутствие девушек именно за этим столом было неслучайным…
— В сером костюме и с шикарной дамой, — попытался угадать официант, — похожей на артистку?
— Нет! С ним были двое мужчин примерно его возраста.
— Ошибка вышла, товарищ капитан. У меня таких не было ни сегодня, ни вчера…
— А если вспомнить?
