Дверь сама собой распахнулась, издав мелодичный звон. В кабинете царил загадочный полумрак, рассеиваемый фиолетовым светильником в форме хрустальной совиной головы и светящимся магическим кристаллом, покоящимся на столе черного дерева.
За столом величественно восседала стройная брюнетка средних лет в лиловом бархатном платье и в такой же бархатной чалме на голове. Ухоженная рука брюнетки с длинными темно-фиолетовыми ногтями торжественно возлежала на толстой черной книге с золотыми китайскими иероглифами на обложке.
– Вы пришли ко мне со своими насущными проблемами, – произнесла дама глубоким певучим голосом, – не смущайтесь, поделитесь со мной самым сокровенным! Нет, постойте! – Дама закатила глаза, прижала руку к груди и простонала: – Можете ничего не говорить, я сердцем чувствую вашу беду. Вас оставил любимый, правда?
– Неправда, – резко оборвала ее Лола; в голосе и поведении дамы в чалме она явственно почувствовала фальшь и актерскую игру, – а где Аделаида?
– То есть как? – обиженно проговорила дама, прерванная в самый волнующий момент своего трагического монолога. – Это я, Аделаида! Ведь вы пришли по объявлению?
– Да, но здесь была такая… помятая женщина… с похмелья… и кабинет был совсем другой…
– Девушка! – Хозяйка кабинета побагровела от возмущения. – Что вы такое говорите! Что вы себе позволяете! Это хулиганство! Кто это здесь с похмелья? Да я сейчас охрану вызову!
– Не надо охрану, – поспешно ответила Лола, развернулась и пулей вылетела из кабинета. Ей показалось, что фиолетовая сова-светильник зловеще ухнула вслед.
Выскочив на лестницу, Лола еще раз посмотрела на дверь квартиры. Дверь была та же самая, и номер на ней тот же самый – тринадцатый. Пожав плечами, ничего не понимая, Лола спустилась по лестнице.
Перед выходом из подъезда она увидела аккуратные ряды почтовых ящиков. Новенькие, свежеокрашенные, они сверкали первозданной чистотой на фоне грязной, покрытой неприличными рисунками и надписями стены. И только ящик номер тринадцать был старый, криво висящий, с облезлой краской. Он никак не вязался с офисом, отделанным по евростандарту, – гораздо больше подходил полутемной захламленной квартире и нетрезвой знахарке в цветастом халате.
Повинуясь внезапному порыву, Лола опустила в этот ящик стодолларовую купюру – она почему-то не сомневалась, что эти деньги попадут по назначению.
Антон открыл на звонок и махнул Лоле рукой – заходи.
Она смотрела на него с изумлением. Толстый, неопрятный, в длинных полосатых трусах, он лениво брел по коридору и не вызывал в ней ничего, кроме отвращения. Как она могла думать об этом жирном, отвратительном борове с волнением? Как могла нестись к нему через весь город, словно влюбленная кошка? Как она вообще могла без омерзения прикасаться к этому дряблому, сальному телу?
Лолу передернуло.
Словно почувствовав ее взгляд, Антон повернулся и с ленивой хрипотцой в голосе проговорил:
– Ты чего сегодня какая-то не такая?
– Неважно, – огрызнулась Лола и, не давая ему развить эту тему, спросила: – Ларка твоя, которую ты по любому поводу вспоминаешь, она где работала?
– Ну вот, опять, – Антон осклабился, как ленивый, толстый, неопрятный сенбернар, – ревнуешь, пупсик? Да я ее уже месяца полтора не видел! Ну до чего же вы все ревнивые!
– Да отвяжись ты со своей ревностью! – отмахнулась Лола, медленно входя вслед за Антоном в комнату. – Я тебя серьезно, по делу спрашиваю: где твоя Ларка работала?
– Кофе варила в кафетерии, – обиженно надувшись, проговорил Антон, ненавязчиво приближаясь к постоянно разложенному дивану и игриво поглядывая на Лолу.
– В каком кафетерии, блин?! – разозлилась Лола. – Ты можешь толком ответить на простой вопрос: где она работала, в каком месте?
– Ну что ты сегодня такая нервная, – Антон демонстративно зевнул, – ну где, в кафетерии на Большой Морской, при этом… как его… при Союзе художников.
– Так! – с нажимом произнесла Лола и резко, сквозь зубы втянула воздух. – Точно? В кафетерии Союза художников?
– Ну точно, точно. А теперь – иди ко мне, солнышко, – Антон гостеприимно распахнул свои объятия, – ты разве по мне совсем не соскучилась?
– Ни капельки не соскучилась, – раздраженно ответила Лола, – а когда, ты говоришь, она пропала?
– Ну, в августе, – Антон оттопырил нижнюю губу и еще больше стал похож на толстого обиженного сенбернара, – а что ты все о ней расспрашиваешь? Зачем она тебе? Ты что, ревнуешь к ней, что ли? – В голосе его зазвучала надежда. – Да брось ты, я же тебе говорю – полтора месяца уже ее не видел!
– Я тебе сказала, – проговорила Лола, закипая, – ревность тут совершенно ни при чем. Дело у меня к ней! Где она живет – ты знаешь? Телефон ее знаешь? Девушка пропала, ты хоть поинтересовался, куда она делась?
– А мы что – не будем? – разочарованно спросил Антон, покосившись на разобранную постель.
– Не будем, не будем! – огрызнулась Лола. – Тебе самому-то не противно? Как ты живешь! Только и делаешь, что пьешь пиво, спишь и баб в постели меняешь! Жирное животное!
– До сих пор тебе почему-то нравилось, – выкрикнул Антон, наконец разозлившись, – и другим нравится! А если недовольна – чего же таскаешься ко мне каждый день? Проваливай!
– С превеликим удовольствием, – ответила Лола, подбоченившись, – только сначала скажи: адрес и телефон Ларки у тебя есть? Фамилию ее ты хоть знал?
– Есть, да толку-то, – Антон встал и пошел к шкафу, – такая же чокнутая, как ты. Пропала, и с концами. Ты говоришь – мне плевать, а я ей, между прочим, звонил.
– По хорошему кофе соскучился небось, – ехидно вставила Лола.
– Звоню, а трубку никто не берет, – Антон предпочел не уточнять. – Пришел к ней – дверь закрыта, паутиной заросла. Соседка-грымза высунула нос – любопытно, кто да что. Сказала, что ее уж месяц не видела. Вроде чемодан собрала и сбежала, а куда да зачем – ничего не сказала. Все вы, бабы, чокнутые. То на шею вешаетесь, то вожжа под хвост попала – и умотала черт-те куда! Вот все, что у меня от нее осталось. – Антон открыл шкаф и достал с нижней полки черную спортивную сумку. – Пиво в ней принесла, а сумку бросила – говорит, новую купила, а эта немодная. А у меня что – помойка, что ли? Будешь уходить – захвати с собой, по дороге выбросишь.
– Я тебе не домработница! – огрызнулась Лола, но сумку взяла. – Так ты скажешь ее адрес и фамилию? Фамилия есть у нее или нет?
– Адрес и телефон – вот он, – обиженно протянул Антон, – а фамилия… как это… что-то такое… не то тина, не то ил… не то водоросли, что-то болотное, в общем.
– О господи! – теряя терпение, крикнула Лола. – У тебя еще и склероз к тому же! Живо вспоминай, а то как тресну!
– Что это ты себе позволяешь в моем собственном доме? – заорал Антон. – Треснет она! И вовсе у меня не склероз, я все помню, фамилия Ларкина – Куликова.
– Болотное, – фыркнула Лола.
– А что? «Каждый кулик свое болото хвалит…», у самой у тебя склероз! Ну, короче, не надумала? – Антон раздраженно окинул Лолу взглядом и покосился на кровать.
– Не надумала и не надумаю! – отрезала Лола. – А тебе советую изменить свой образ жизни! Не случайно у тебя фирма прогорает, аренду заплатить нечем – ты сам только из пивной в постель, а бабы твои чокнутые целый день из-за тебя грызутся, отношения выясняют… Ты мужчина или кто?!
– Я?! – изумленно переспросил Антон, растерянно взглянув на свое отражение в зеркальной дверце платяного шкафа. – Если я не мужчина, то кто же я тогда?
– Козел, – презрительно выкрикнула Лола и, вылетев из квартиры, как пробка из бутылки теплого шампанского, с грохотом захлопнула за собой дверь.
Последнее слово осталось-таки за ней.
Она спускалась по лестнице, размышляя об услышанном. Лариса Куликова работала в кафетерии Союза художников. Она пропала в августе, срочно собравшись и не оставив никакого адреса. След снова оборвался. Пропала, ничего не оставив… Ничего, кроме этой дурацкой сумки, – Лола покосилась на
