Вспомним пленение полков Игоря, скорбь самого Игоря в плену: «О дайте, дайте мне свободу», не для того, чтобы вернуться к родному очагу, к любимой жене, а для того, чтобы снова идти в бой — «я мой позор сумею искупить, я Русь от недруга спасу…»
И созданное гением русского народа наше первое письменное сказание о судьбе полков Игоря помогло собрать разрозненную русскую силу в единый кулак, с которым Дмитрий Донской выступил в Куликовскую битву.
Вспомним пламенный призыв нижегородских и суздальских уроженцев и патриотов Минина и Пожарского, когда Москва впервые за свою историю находилась под пятой иностранцев: «Православные люди, поможем Москве… Спасите, граждане, Отечество»… И Отечество было спасено.
Вспомним разгром народного ополчения Петра I под Нарвой. Через 9 лет Пётр Великий повёл новые полки против своего победителя под Нарвой и в приказе перед боем призывал: «О Петре ведайте, что ему жизнь недорога, жила бы только Россия…» И петровские солдаты ответили своему царю Полтавской победой.
Вспомним слова последнего манифеста последнего русского Государя-Мученика: «Судьба России, честь геройской нашей армии, благо народа, всё будущее нашего Отечества требует доведения войны во что бы то ни стало до победного конца… В эти решительные дни в жизни России почли мы долгом совести облегчить народу нашему тесное единение и сплочение для скорейшего достижения победы… Да поможет Господь Бог России».
Начиная от царей до последнего в строю солдата или матроса, правда была одна — любовь к своей стране, сознание сопринадлежности к своему народу и гордость быть русским.
С этой правдой в сердце русские моряки в Цусимском бою первые открывали огонь по неприятелю и, находясь на подбитых и горящих кораблях, первыми начинали бой каждый раз после перерывов, о чём с удивлением и уважением пишут авторы английской официальной истории Цусимского сражения.
С этой правдой в себе, русские моряки не прекращали стрелять из орудий по неприятелю и тогда, когда их корабли опрокидывались. И даже с днища перевернувшегося и плававшего несколько минут вверх килем броненосца «Император Александр III» неизвестный лейтенант кричал командиру крейсера «Изумруд», пытавшемуся под сосредоточенным обстрелом японских броненосных крейсеров спасти людей, переживших гибель броненосца:
— «Изумруд», уходите!
Об этой правде должны знать наши сыновья и внуки, чтобы, когда придёт их черёд выполнить свой долг перед Отечеством, они вспомнили о поведении русских людей, храбро сражавшихся и доблестно погибших на героических кораблях Второй Тихоокеанской эскадры.
Прошло 40 с лишним лет.
Мир только что пережил ужасы Второй мировой войны. Пароход подходил к острову, покрытому горами со склонами, заросшими лесом, и окружённому отвесными скалами и подводными камнями. Линия белого прибоя опоясывала остров. Море было серое, холодное и неприветливое. Капитан послал матроса позвать на мостик своего помощника. Им был бывший белый воин, моряк Русского флота.
— Мы подходим к острову Цусима, — сказал капитан, чистокровный американец. — Здесь спят вечным сном ваши храбрые соотечественники… Отдадим честь их памяти!
Он замолк, вытянулся, приложил руку к козырьку морской фуражки, в то время как американский флаг с красными полосами и синими звёздами был медленно приспущен наполовину.
На вечные времена угрюмый вид острова Цусима связан с воспоминаниями о нашедших здесь свою могилу доблестных русских моряках.
Память о героях, какими себя показали русские офицеры и матросы эскадры адмирала Рожественского, не умирает и живёт в сердцах не только русских людей, но, как показал приведённый случай, и у образованных моряков всего мира.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. При составлении этой книги автор, к сожалению, не имел в своём распоряжении экземпляра книги седьмой труда русской Исторической комиссии по описанию действий флота в войну 1904–1905 гг. при Морском Генеральном штабе, которая посвящена разбору «Цусимской операции». Этот экземпляр был любезно предоставлен в распоряжение автора Морским собранием в Париже уже после правки корректуры. Ни изменений, ни дополнений в книгу нельзя было уже внести без значительного удорожания издания книги. К счастью, такой надобности не встретилось. Никаких крупных расхождений между этими двумя трудами нет.
Наоборот, автор этой книги, работая самостоятельно над имеющимися печатными материалами о Цусимском сражении, пришёл к тем же выводам, что и официальная комиссия, составленная из компетентных офицеров Российского Императорского Флота. Это относится к оценке действий как самого командующего эскадрой генерал-адъютанта вице-адмирала Рожественского, так и его помощников — бывшего контр-адмирала Небогатова и контр-адмирала Энквиста. Таким образом, их поступки получили одинаковую квалификацию от представителей двух поколений морских офицеров Русского флота.
В отличие от труда Комиссии, у автора описания боя отсутствует критика действий адмирала Рожественского за ошибки, допущенные им в бою. В отношении их могут быть разные взгляды. Английские историки Цусимского сражения не ставят в вину адмиралу Рожественскому ошибки, которые перечислены в труде русской Исторической комиссии. Нет людей без ошибок, и они допускались самыми знаменитыми полководцами и флотоводцами. Были они и со стороны адмирала Того, одержавшего победу над адмиралом Рожественским. Обладание твёрдым и волевым характером, который имелся у адмирала Рожественского, важнее недопущения ошибок, и это качество делает в глазах англичан адмирала Рожественского прирождённым флотоводцем.
Возьмём, для примера, обвинение адмирала Рожественского в недостаточной глубине разведки, выставленной им при проходе им Корейского пролива. Это обвинение правильно с точки зрения военно- морской науки, уже обогащённой опытом Русско-японской войны. Но этого опыта не было ни у командующего Первой Тихоокеанской эскадрой адмирала Витгефта, ни у командующего Второй Тихоокеанской эскадрой адмирала Рожественского. Этот опыт уже имелся у командующего японским флотом адмирала Того перед Цусимским боем, и тем не менее и им была допущена ошибка в том, что густота разведочной сети, которую он выставил, ожидая прохода Второй Тихоокеанской эскадры, была недостаточна. Если бы русские госпитальные суда шли затемнёнными, а не освещёнными, то эскадра адмирала Рожественского могла ночью проскочить незамеченной.
Интервал в сорок лет, прошедший между составлениями этих двух трудов, не мог не сказаться на духе описания боя. Ход исторических событий постепенно исправил последствия технических ошибок, приведших к проигрышу сражения. Наоборот, моральные факторы, под влиянием которых отдельные начальники русской эскадры принимали те или иные решения, привлекают теперь к себе главное внимание.
Так, коммунистами по политическим мотивам, а некоторыми штатскими людьми по незнанию военной психологии распространяется мнение, что адмирал Рожественский мог отказаться от решения прорываться через Корейский пролив и повернуть обратно. По этому поводу Историческая комиссия Русского Императорского флота пришла к тому же заключению, что и автор этого труда.
На стр. 11 стоит: «Не считая тех стратегических задач, выполнение коих он [адмирал Рожественский] на себя принял, он принял также на себя и задачу историческую: „Кровью смыть горький стыд Родины“. Эта последняя задача особенно важна для всякого воина, и воин, взявший её на себя, может сам потонуть в своей крови, но отказаться от выполнения её он нравственно не вправе.
Он спас бы, правда, от смерти 5045 человек, погибших в боях при Тцусиме [Так в оригинале. —
