Дом на Грановского всегда был полон гостей — но чаще не Косыгиных, а Кривошеиных, родственников Клавдии Андреевны, опекавшей близкую и дальнюю родню. Они обрушивались без звонков, раскладывали простенькие гостинцы, о чем-то хлопотали, но со временем поняли, что за протекцией сюда стучаться бесполезно — не в характере Косыгина такие дела. Помочь — да, достанет из своего кармана, сам, выбираясь в гости к родне, обязательно для каждого подарок припасет. И с любимой внучкой посоветуется:
— Ну, Татьяна, что кому подарим?
Еще с конца 1965 года Председатель Совета Министров СССР, член Политбюро ЦК КПСС Алексей Николаевич стал готовиться к докладу на XXIII съезде КПСС. Текст, как всегда, писал сам, а помощников просил подобрать статистику по различным отраслям, сравнительные данные за разные годы. Привычное для довоенных и первых послевоенных лет сравнение с 1913 годом постепенно уходило в прошлое. Теперь за точку отсчета бралось начало первой пятилетки. Но для раздела «Подъем материального и культурного уровня жизни народа в новой пятилетке» из ЦСУ прислали справку, в которой сравнивали нынешние реальные доходы рабочих и крестьян с 1913 годом. По расчетам статистиков выходило, что доходы рабочих (с учетом ликвидации безработицы и сокращения рабочего дня) выросли с 1913 по 1970 год в среднем в 8 раз, а доходы крестьян — в 12 раз.
Субботним утром на даче Косыгин правил доклад. Штатных консультантов и летописцев у него не было, в этот раз помогали Джермен Михайлович, Людмила Алексеевна и старый друг дома Теодор Ильич Ойзерман, известный философ. Он вспоминает, как возмутила статсправка Людмилу Алексеевну: «Она даже покраснела от возмущения, говорила, что эту явную дезинформацию кто-то нарочно подсовывает Алексею Николаевичу, чтобы дискредитировать его». Алексей Николаевич сказал, что он и сам заметил несуразицу и «специально разговаривал с руководителем ЦСУ СССР, пытаясь выяснить, какого рода методика подсчета привела к таким сногсшибательным выводам. К сожалению, подчеркнул Алексей Николаевич, это вполне официальные, одобренные на самом высоком уровне «сведения».
За столом посмеялись, вспомнили известную поговорку про то, что есть просто ложь, а есть статистика. И Алексей Николаевич, отложив листки будущего доклада, вспомнил отчий дом, родителей. Отец работал токарем, мама подрабатывала. Конечно, не шиковали, но и не бедствовали. Обстановка в квартире была простая. На питание, обувь, хорошую одежду всегда хватало.
— Папа, а ты помнишь, рассказывал о расчетной книжке дедушки, ты ведь привез ее из Ленинграда, мы все рассматривали…
— Спросим у Клавочки, она у нас домашний архивариус… Клавдия Андреевна долго не искала — в ее хозяйстве всегда был полный порядок. Через несколько минут на столе появилась расчетная книжка Николая Ильича Косыгина…
— Да, удивительный документ! — изрек, наконец, философ Ойзерман.
Вот этот исторический документ:
Сначала общие сведения:
«Г. А. ЛЕССНЕРЪ»
Находящегося въ Петроградъ, Выборгской Части, 2 участка, по Самсонiевской набережной, № 3
№ рабочаго 390
(Фамилiя) Косыгин
Имя и отчество Николай Ильич
Званiе кр. Моск. губ.
Должность токарь
Мастерской №
На следующей странице — условия найма. Рабочий указывал, на какой срок и по какое число или бессрочно он нанимался. Николай Ильич Косыгин нанимался на неопределенный срок. Заработная плата ему устанавливалась почасно — 14 1/2 коп.
Время выдачи заработной платы: 1 и 15 числа каждого месяца, «а если эти числа приходятся в праздник, то днем раньше».
Подробно излагаются общие для всех фабрик и заводов условия сдельной работы, расчета, оплата сверхурочных, ночных смен и т. п. Приводятся далее подробные извлечения из Устава о промышленном труде (т. XI, ч. 2, свод законов, изд. 1913 г.) — общий порядок найма в фабрично-заводских предприятиях; о надзоре за промышленными предприятиями, о взаимных отношениях владельцев фабричнозаводских предприятий и рабочих; о продолжительности и распределении рабочего времени в фабрично-заводских, горных и горно-заводских предприятиях; извлечения из Уложения о наказаниях уголовных и исправительных. Затем на 13 страницах подробнейшие «Правила внутреннего распорядка на заводе № 1 Акционерного общества Механических заводов «Г.А. Лесснер», включая «Табель взысканий».
Ну а теперь странички, которые озаглавлены «Расчет заработка» с января 1917-го по март 1918-го, когда Николай Косыгин получил расчет.
Итак, с 16 по 31 января он заработал 146 рублей; февраль (1—15) — 97 и за вторую половину месяца еще 93, итого — 190 рублей; март — 171, апрель — 185, май — 254, июнь — 303, июль — 262, август — 260, сентябрь — 359, октябрь — 417, ноябрь, революция — 372, декабрь, новая власть, — 320 рублей.
Но что означают эти деньги? Что можно на них купить? Сколько получали тогда рабочие? В приложении к своей книге «Десять дней, которые потрясли мир» Джон Рид приводит таблицы заработной платы и цены на предметы первой необходимости, опубликованные в газете «Новая жизнь» в октябре 1917 года.
Дневной заработок в августе 1917 года составлял от семи с полтиной у печников до 8–8.50 у плотников, столяров, кузнецов. Металлисты, как видим по трудовой книжке токаря Косыгина, вырабатывали чуть больше. По сравнению с довоенным июлем 1914 года зарплата, замечает Рид, поднялась примерно в пять раз.
Теперь о ценах. Рид ссылается на таблицу, составленную городской думой Москвы, «где продовольствия было больше, чем в Петрограде, и соответственно оно было дешевле». Но разница эта относительно небольшая.
В целом продукты подорожали за это время на 51 процент больше, чем выросла заработная плата, а товары первой необходимости — «более чем вдвое против заработанной платы». Но и в это время, когда «прибытки предпринимателей были колоссальны» (Рид), Николай Косыгин на свою зарплату мог сносно обеспечить семью. На день у него приходилось 8.50 — 8.70. Два фунта (819 г) белого и два фунта черного хлеба стоили 64 коп. Фунт говядины — рубль десять копеек, полфунта масла — рубль шестьдесят; столько же десяток яиц. Кружка молока — 40 коп., полфунта карамели, бидончик керосина, спички — еще 4 рубля.
Словом, когда Алексей Николаевич как бы вновь прошелся по петроградским рынкам и лавкам, то сказал, что ему недостает воображения, чтобы представить себе современного рабочего, который зарабатывал бы в восемь раз больше, чем его отец в 1913 году. Сомнительные цифры из доклада убрали, пошли по другим страницам, а в памяти Алексея Николаевича все стоял Петроград его детства и юности.
Наверное, самое сильное впечатление тех переломных лет — не проводы солдат на фронт под разрывающие душу аккорды «Прощания славянки», не таинственные разговоры взрослых о Распутине и царице, германской шпионке, а «хвосты». К семнадцатому году они стали такими же привычными в пейзаже Петрограда, как видный отовсюду шпиль Адмиралтейства. Студенты называют «хвостами» проваленный экзамен или зачет; в журналистике — это часть материала, вышедшая за рамки
