— Следить за одним человеком, который остановился в этой гостинице.
— Это ваш друг или враг?
— Друг.
— Мафия?
— Нет, он работает на хороших людей.
— Я вам не ребенок, — сказал Сергей с обидой в голосе. — Помните: мы партнеры.
— Ладно, Сергей. Он — друг, — сказал Джексон, увидев, что Коннор появился в дверях. — Не двигайся! — он крепко сжал Сергею плечо.
— Это он? — спросил Сергей.
— Да, он.
— У него доброе лицо. Может быть, было бы лучше, если б я работал на него.
День Виктора Жеримского начался неважно, а было еще только несколько минут девятого. Он председательствовал на заседании центрального комитета коммунистической партии, на котором делал доклад заведующий персоналом Дмитрий Титов.
— В Москву прибыла группа международных наблюдателей, чтобы контролировать процесс выборов, — говорил Титов. — В основном они должны следить, не будет ли подтасовки результатов голосования, но их председатель уже признал, что при таком огромном электорате невозможно выявить все случаи подмены или неправильного подсчета бюллетеней.
Титов закончил свой доклад сообщением, что теперь, когда господин Жеримский занял в рейтингах второе место, мафия ассигновала еще больше денег на кампанию Чернопова.
Жеримский погладил свои густые усы и взглянул поочередно на людей, сидевших вокруг стола.
— Я брошу этих подонков в тюрьму одного за другим, — заявил он. — После этого им всю жизнь придется считать только камни, а не деньги.
Члены центрального комитета не раз слышали, как их лидер клеймил мафию, хотя на людях он никогда никого не называл по имени.
Жеримский — невысокий мускулистый человек — ударил кулаком по столу.
— России нужно вернуться к старым ценностям, за которые нас уважал весь мир.
Двадцать человек, сидевших перед ним, дружно кивнули, хотя за последние несколько месяцев они слышали эти слова десятки раз.
— Десять лет мы только импортировали все худшее, что Америка может нам предложить.
Члены центрального комитета продолжали кивать, не сводя с него глаз. Жеримский провел рукой по густым черным волосам и опустился в кресло.
— Что я делаю сегодня утром?
— Посещаете Пушкинский музей, — сказал Титов. — Вас ожидают там в десять часов.
— Отмените музей! Это пустая трата времени, когда до выборов остается только восемь дней. — Он снова ударил по столу кулаком. — Мне нужно быть на улицах, где люди могут видеть меня.
— Но директор музея попросил правительственной субсидии для реставрации работ ведущих русских художников, — сказал Титов.
— Пустая трата народных денег! — отрезал Жеримский.
— Но Чернопова критикуют за то, что он сократил субсидии на искусство, — продолжал Титов.
— Хорошо. Но я даю им только пятнадцать минут.
— В Пушкинском музее бывает по двадцать тысяч посетителей в неделю, — добавил Титов, глядя на лежавшие перед ним заметки.
— Ладно, дадим им тридцать минут.
— А Чернопов на прошлой неделе, выступая по телевидению, обвинил вас в том, что вы безграмотный хулиган.
— Обвинил
— Это, конечно, так, — сказал Титов. — Но наши внутренние опросы показывают, что многие разделяют мнение Чернопова.
— Внутренние опросы? Еще одно американское новшество!
— Благодаря им Том Лоуренс стал президентом.
— Когда меня выберут, мне не нужны будут внутренние опросы, чтобы оставаться президентом.
Коннор полюбил искусство, когда еще студентом Мэгги стала водить его по картинным галереям. Сначала он ходил туда лишь для того, чтобы проводить с Мэгги больше времени, но потом стал неофитом. Когда они вместе уезжали из города, он охотно ходил с нею в любой музей, куда она его вела. Когда они переехали в Вашингтон, они записались в Друзья галереи Коркорана и коллекции Филлипса.[36] Пока директор Пушкинского музея вел Жеримского по его залам, Коннор заставлял себя не отвлекаться на рассмотрение шедевров живописи, а наблюдать за кандидатом в президенты.
Когда Коннора впервые послали в Россию в начале восьмидесятых годов, политические лидеры были ближе всего к народу, глядя на него сверху вниз с Мавзолея во время демонстраций. Но теперь, когда народные массы могли сделать свой выбор, заполняя бюллетени для голосования, тем, кто добивался избрания, неожиданно пришлось тереться среди избирателей и даже выслушивать их мнения.
Пушкинский музей был заполнен народом, как стадион Кука на матче «Краснокожих»,[37] и где бы ни появлялся Жеримский, толпа расступалась, как Красное море перед Моисеем.[38] Кандидат медленно шел, окруженный москвичами и гостями столицы, не обращая внимания на картины и скульптуры: он видел только их протянутые к нему руки.
Жеримский был ниже ростом, чем казался на фотографиях, и, чтобы не подчеркивать этого, он окружил себя приближенными, которые были еще ниже его. Коннор вспомнил, как президент Трумэн сказал одному миссурийскому студенту: «Если говорить о размерах человеческого тела, мой мальчик, то важнее всего лоб. Лучше иметь лишний дюйм между переносицей и нижним краем волос, чем между лодыжкой и коленом». Коннор заметил, что тщеславие Жеримского совсем не отразилось на том, как он был одет. Его костюм был плохо скроен, у рубашки был потертый воротничок и обтрепанные манжеты. Коннор подумал, что директор музея зря надел костюм, хорошо сшитый на заказ — притом сшитый явно не в Москве.
Хотя Коннор знал, что Виктор Жеримский — человек умный и образованный, скоро стало ясно, что за последние годы он не очень-то часто посещал художественные музеи. Пробираясь сквозь толпу, он время от времени тыкал пальцем в направлении какой-нибудь картины и громко называл имя художника. Несколько раз он ошибся, но толпа все равно одобрительно кивала. Он не обратил никакого внимания на великолепную «Мадонну» Кранаха, но проявил гораздо больше интереса к матери, стоявшей в толпе с ребенком на руках, чем на гениальную картину у нее за спиной, изображавшую такую же сцену. Когда Жеримский взял на руки младенца, чтобы сфотографироваться вместе с его матерью, Титов предложил ему чуть-чуть подвинуться вправо, чтобы Мадонна с младенцем, изображенная на картине, тоже оказалась в кадре. Тогда этот снимок наверняка появится в газетах.
Когда он прошел через несколько залов и уверился, что все посетители Пушкинского музея осознали его присутствие, Жеримскому надоели картины, и он переключил свое внимание на журналистов, следовавших за ним по пятам. На первом этаже он начал импровизированную пресс-конференцию.
— Давайте спрашивайте, что хотите, — сказал он, пристально глядя на толпу.
— Что вы думаете о последнем опросе избирателей, господин Жеримский? — спросил московский корреспондент газеты «Таймс».
— Он показывает, что общественное мнение меняется в правильном направлении.
— Теперь вы вышли на второе место, значит, вы — единственный реальный противник Чернопова, — прокричал другой журналист.
— В день выборов
— Думаете ли вы, что Россия снова должна стать коммунистическим государством? — последовал
