поддержать моряков, грузчики — народ неверный. Отчего — я и сам не пойму. Может, когда-нибудь моряки им насолили — поди знай! Помните забастовку в Роттердаме? Весь порт тогда замер. А кто сорвал дело? Грузчики, кто же еще! Стакнулись со штрейкбрехерами. А моряки простояли в пикетах пять недель, и все попусту. Так и вернулись на суда, согласившись даже на меньшую плату, чем до забастовки. И за это они могли сказать спасибо грузчикам. Я повторяю: шансов у нас нет. Вы не подумайте, что я за отправку оружия этим убийцам-генералам. Но пусть мне кто-нибудь объяснит, как добиться своего.
Паппас вскочил и возбужденно закричал:
— Ну и что? Да, тогда забастовка в Роттердаме сорвалась. Зато на этот раз будет иначе...
Но Нельсон не дал ему договорить: не перебивай! Пусть каждый выскажет то, что думает. Паппас смущенно сел. Следующим получил слово подносчик угля Ричленд — новичок на «Соколе». Он не говорил ни да, ни нет — он сомневался. А вот матрос Гарбидиен, пожилой необщительный человек, решительно заявил:
— Я против — что бы там ни было! Мне надо кормить семью, у меня двое детей, и мой первый долг — заботиться о них. А до русских мне нет дела. Меня интересует только моя семья, мои дети. — И Гарбидиен тяжело опустился на скамью.
Тут Кеннеди, до сих пор сидевший тихо, не поднимая головы, выпрямился и неожиданно попросил слова. Но ему пришлось переждать Кармайкла. Это был юнга лет семнадцати, совершавший на «Соколе» свой первый рейс. Он хвастал перед командой связями своей семьи в политическом и деловом мире. Все знали, что отец хотел сделать его адвокатом, но когда парня выгнали из колледжа за пьянку и беспутное поведение, упросил приятеля, одного из владельцев пароходной компании, устроить мальчишку на судно — в надежде, что тот испугается черной матросской работы и возьмется за ум. Однако парню в море понравилось, начальство к нему благоволило, и он чувствовал себя в своей стихии. Сейчас он встал, подбоченился и с насмешливым видом заявил:
— Что это за дурацкая идея — бастовать? Я ни разу не был в России, но слыхал, что девочки там — первый сорт. Так что же, вы хотите лишить меня удовольствия с ними побаловаться? Номер не пройдет! Чем скорее мы выйдем в рейс, тем лучше. А кто не хочет, пусть убирается к чертям.
Его перебил стюард Лопес по кличке Чико:
— По-моему, брат председатель, у этого парня мозги не в голове, а в заднице!
Нельсон постучал молоточком.
— Прошу прощения, брат председатель, я маленько погорячился. Мой друг Паппас прав. Я тоже считаю: доставлять эти винтовки в Россию никак нельзя. Если все будут за стачку, то я тоже.
— Спасибо, Лопес. Теперь послушаем Кеннеди.
— Братья, — начал Фред Кеннеди, — я так понимаю: нам платят за то, чтобы мы выполняли свою работу, а не проверяли груз. Нельсон сует нос не в свое дело. Если бы каждый матрос брал на себя смелость решать, что можно перевозить, а чего нельзя, получилась бы полная неразбериха. Нельсон хочет, чтобы мы помогли русской революции. Но скажите, ребята, какое нам дело до этой революции? Если наше правительство считает нужным помочь одним русским, а не другим, так уж, наверно, оно знает, что к чему, дай ему бог здоровья! Я хочу задать Нельсону только один вопрос: если бы это оружие предназначалось революционерам, он тоже потребовал бы забастовки? Хватит тебе, Нельсон, воду мутить! Иначе все останемся загорать на берегу, верьте слову!
— Правильно, Фредди! — радостно выкрикнул Кармайкл.
Тут О'Райли, только что высказывавшийся против забастовки, вдруг встал, подошел к шкафчику, открыл его и принялся выбрасывать свои пожитки на койку.
— Ты что это? — удивился Нельсон.
— Мне было стыдно слушать этого Кеннеди. Ведь так же говорили и насчет ирландцев, когда они из последних сил дрались за свою свободу и независимость. Англичане тогда послали в Ирландию войска, чтобы подавить восстание. А в России, оказывается, тоже борются за свободу. Вот я и решил: бастовать так бастовать, риск — благородное дело. Я уже пакую свой мешок. Не будет забастовки — все равно возьму расчет.
— Погоди, — возразил Нельсон. — Так не годится. Если ты уйдешь один, это делу не поможет.
— Может, и так, — отрезал О'Райли, — но я не желаю, чтобы меня мучила совесть.
— Кто-нибудь еще хочет высказаться? — спросил Нельсон. — Если желающих нет, я добавлю несколько слов. По поводу солидарности... Мы с вами все почитаем Эйба Линкольна, так вот, послушайте его собственные слова, сказанные им однажды: «По-моему, самыми крепкими узами, кроме семейных, должны быть узы дружбы, связывающие трудящихся всех наций, языков и племен». Лучше, кажется, не ответишь тем, кто говорит, что события в России нас не касаются.
Вы, может, думаете, что мы единственные и только на этом судне ратуем за справедливость. Против военной помощи белым генералам бастовали рабочие и во Франции, и в Англии. Да и у нас в Америке тоже. Помните, что было в Сиэтле? Так разве мы, на «Соколе», не такие же рабочие? Или мы настолько слепы, что не видим, куда идет история? Вот тут Кеннеди спрашивал: а что бы я сказал, если бы это оружие предназначалось революционерам? Правда, такого себе представить нельзя. Американские банкиры пожалели бы им даже пот от своих носков, где уж там оружие! Но если бы так случилось, что же, скажу прямо: я был бы рад доставить такой груз революционному народу. О'Райли и еще кое-кто здесь сомневается, выиграем ли мы забастовку. Честное слово, не знаю. Забастовка — это лотерея. Мне кажется, что шансы у нас неплохие, если только будем действовать сплоченно. Но гарантии дать не могу. Я был бы глупцом и обманщиком, если бы взялся сейчас предсказывать ее исход. Даже о грузчиках пока ничего не скажешь, ведь мы их еще не спрашивали. Только одно я знаю точно: если мы будем здесь еще долго разговаривать, грузчики кончат работу и уйдут. А нам надо с ними поговорить, чтобы знать, как они поведут себя, когда мы выставим пикеты. Вообще, я уверен, что в городе найдется немало людей, которые нас поддержат. — Нельсон посмотрел на часы. — Ох, как поздно! — Он вытер платком потный лоб: в кубрике было накурено и очень жарко. — Хочу вам напомнить, что до голосования каждый может спорить и высказываться «за» и «против». Но уж когда проголосуем, меньшинство должно подчиниться большинству. Я предлагаю тайное голосование, раздадим всем по листку бумаги: кто за стачку — ставьте крестик, кто против — кружок. Но что бы мы ни решили, постараемся остаться добрыми товарищами.
Макгрегор вырвал несколько листков из блокнота и разделил на узкие полоски, и Нельсон неожиданно для всех поручил Фреду Кеннеди раздать их.
— Не сменит ли кто-нибудь там Дункана? — спросил Нельсон. — Ему тоже надо проголосовать.
Стюард Гопкинс вышел и прислал Дункана в кубрик. Паппас отнес вниз две бумажки — кочегару и смазчику и третью — Мартину на трап. Когда все проголосовали, Нельсон предложил выложить листки на стол, чтобы каждый мог наблюдать за работой счетчиков. Разобрав листки вдвоем с Макгрегором, Кеннеди поднялся и с презрительной миной объявил:
— Ну вот. Доигрались! Двадцать три — за стачку, трое — против. Один подал чистый бланк. Не знаю, как проголосовали бы боцман и Сент-Клер...
— Значит, бастуем! — сказал Нельсон. — Наше единственное требование — немедленно вернуть на берег груз. Давайте выберем комитет по руководству стачкой.
К общему удивлению, Кармайкл предложил Кеннеди. Кроме него выбрали Нельсона, Макгрегора, Паппаса и Лопеса. Все обязались держать решение в тайне, пока комитет не подаст команды. Договорились также связаться с грузчиками и выяснить их позицию. А тем временем пусть все пакуются — на случай, если придется уходить с судна.
Члены комитета поднялись на палубу. Здесь Нельсон заметил того самого грузчика-негра, по просьбе которого он чинил ящик. Отозвав его в сторону, Нельсон рассказал ему, что было у них на собрании, и спросил, могут ли матросы рассчитывать на помощь докеров, если объявят забастовку.
— Кто его знает, — ответил тот. — За других поручиться не могу, но сам я пикетчиков сроду не предавал.
— Что ж, и на том спасибо, — тихо проговорил Нельсон. И все комитетчики отправились к капитану.
■
В каюте капитана неожиданно оказался юнга Кармайкл. Когда матросы вошли, он посмотрел на них и
