фактически в награду за поднятие 27 февраля бунта. Тогда был убит прямой начальник Кирпичникова — заведующий учебной командой полка капитан Дашкевич (убийства офицеров начались еще 26 февраля). Тот же Корнилов, по его словам, «имел счастье арестовать царскую семью и царицу– изменницу».
Из стенограмм допроса адмирала Колчака: «Для меня было ясно, как и раньше, что то правительство, которое существовало предшествующие месяцы — Протопопов и т. д., — не в состоянии справиться с задачей ведения войны, и я вначале приветствовал самый факт выступления Государственной думы, как высшей правительственной власти… Когда совершился переворот, я считал себя свободным от обязательств по отношению к прежней власти».
Даже убежденные монархисты после отречения Николая П «умыли руки».
Как же реагируют союзники? Как ни удивительно, также приветствуют — в надежде, что новое правительство окажется менее коррумпированным и более дееспособным. Кроме того, теперь у США отпало формальное препятствие к вступлению в войну на стороне Антанты. В обращении президента Вильсона к конгрессу с предложением объявить войну Германии прямо говорилось: «То, что в России появилось новое правительство, являющееся либеральным, и имеется вероятность того, что оно будет развиваться и укрепляться, содействует отказу от наших сомнений относительно возможности установления союзнических отношений с российским правительством, которое мы до этого справедливо считали тираническим и коррумпированным». Временное правительство спешно признали также Англия, Франция и Бельгия.
ШПИОНСКИЕ СТРАСТИ В преддверии войны, а особенно с ее началом обвинения в шпионаже выдвигались против самых разных людей. Обилие немецких фамилий в западных областях и на командных должностях в армии (до пятой части генералов, до трети командиров гвардии и высших строевых должностей были этническими немцами) вызывало недоумение.
Пожалуй, первым из знаменитых отечественных «шпионов» был полковник Мясоедов — близкий знакомый военного министра Сухомлинова. Сергей Николаевич Мясоедов окончил кадетский корпус, в 1892 г. перешел из армии в отдельный корпус жандармов, с 1894 г. занимал место помощника начальника железнодорожного жандармского отделения в Вержболове, у границы с Германией, а с 1901 г. по осень 1907 г. состоял уже начальником Вержболовского отделения. Через Вержболово регулярно ездили самые высокопоставленные лица, вплоть до августейших особ России и Германии. В частности, 18 сентября 1905 г. германский император, любивший пышные жесты, даже провозгласил за завтраком тост «за русского ротмистра Мясоедова» и подарил свой портрет с автографом. «Товарищи ему завидовали, и для железнодорожных жандармов Мясоедов, увешанный иностранными орденами [он имел ордена Баварии, Франции, Пруссии, Испании, Португалии, Персии и т. д. — Е. Б.], был идеалом». В 1907 г., когда еще продолжалась революция, а Царство Польское было на осадном положении, Мясоедов оказался замешан в дело о контрабанде оружия. Он показал, что найденные у обвиняемых «тюки с прокламациями, оружием и взрывчатыми веществами» легко могли быть подброшены «агентом жандармского ротмистра [по другим данным, корнетом] Пономаревым». Мясоедов также заявил, что агенты полиции и ему подбросили «взрывчатые снаряды и нелегальную литературу; что он вовремя заметил». По отзыву генерала Курлова, тогдашнего и. о. вице–директора Департамента полиции, «Пономарев был типичным провокатором, за что я не только уволил его из корпуса, но и предал суду». П. А. Столыпин, шеф жандармов, обвинил Мясоедова в порочении офицеров жандармского корпуса, и тот ушел в отставку.
Около 1910 г. Мясоедов познакомился с Сухомлиновым и способствовал его женитьбе на 26–летней Бутович. Предварительно она была разведена с помощью Мясоедова, искавшего лжесвидетелей неверности мужа, т. к. развод по обоюдному соглашению был тогда юридически невозможен. Жениху был 61 год, и такая скандальная женитьба генерал–губернатора вызвала немалый резонанс.
В сентябре 1911 г. Мясоедов был вновь прикомандирован к жандармскому управлению в распоряжение военного министра «для наблюдениями за попытками пропаганды в войсках». В апреле 1912 г. в заседании Комитета государственной обороны председатель А. И. Гучков заявил, что во главе контрразведки Военного министерства стоит «подозрительный полковник, удаленный из корпуса жандармов». По другой версии, об «учреждении в армии специального органа политического сыска с немецким шпионом во главе». Имя Мясоедова не называлось, но все поняли, о ком идет речь. Дело кончилось публичным скандалом, поэтому, хотя фактически обвинения доказаны не были, Мясоедов был снова уволен. В попытке восстановить репутацию Мясоедов даже прибег к шантажу Сухомлинова, пользуясь своей ролью в бракоразводном процессе и требуя официальной реабилитации от имени министерства.
С началом войны, несмотря на понятное охлаждение отношений между Сухомлиновым и Мясоедовым, последний обратился с письмом о назначении его в действующую армию и получил положительный, хотя и частный ответ. В ноябре 1914 г. Мясоедов, как знающий немецкий язык и приграничную местность, был прикомандирован к 10–й армии в Восточной Пруссии.
17 декабря 1914 г. в Петроград из Швеции приезжает подпоручик 23–го Низовского полка Я. Колаковский. За несколько месяцев до того он попал в плен, предложил немцам свои услуги как шпион и, перебравшись в Россию, явился с повинной. На первом допросе Колаковский показал, что ему было поручено 1) взорвать мост через Вислу у Варшавы (награда — 200 000 рублей); 2) убить Верховного главнокомандующего великого князя Николая Николаевича (1 млн рублей); 3) переговорить с комендантом крепости Новогеоргиевск о сдаче ее за 1 млн рублей. И только на третьем допросе 24 декабря (т. е. через неделю) Колаковский вспоминает, что немецкий лейтенант Бауэрмейстер «советовал мне обратиться в Петрограде к отставному жандармскому полковнику Мясоедову, у которого я мог узнать много ценных для немцев сведений». На четвертом допросе 8 января 1915 г. Колаковский показал: «В России мне был указан только полковник Мясоедов, но роль его в деле шпионажа мне никто не рассказал». Уже через день в изложении допрашивавшего его офицера Колаковский заявил: «Особо германцами было подчеркнуто, что германский Генеральный штаб уже более 5 лет пользуется шпионскими услугами бывшего жандармского полковника и адъютанта военного министра Мясоедова». А в феврале 1915 г. Колаковский рассказывает, что Мясоедов работал на немцев, еще будучи жандармом, т. е. до апреля 1907 г. 18 февраля 1915 г. Мясоедов был арестован и уже через месяц, 18 марта 1915 г., осужден. Суд продолжался всего один день, хотя доказательства шпионажа были только косвенными и по конкретным обвинениям Мясоедова оправдали, меньше чем через 6 часов он был повешен. Один из руководителей немецкой разведки Вальтер Николаи отмечал, что «вынесенный ему [Мясоедову] во время войны смертный приговор за измену в пользу Германии совершенно непонятен» (конечно, это можно списать на стремление «прикрыть» агента, но зачем?). Любопытно, что еще осенью 1914 г. появились слухи об измене и самого Верховного главнокомандующего Николая Николаевича.
Следующим «шпионом» стал сам Сухомлинов, которому припомнили и тесное знакомство с Мясоедовым, и статью «Россия готова», и поведение как военного министра в начале войны. 20 апреля (3 марта) 1916 г. он был арестован. Именно шпионами Сухомлинов и Мясоедов не были, но их репутация и насущная необходимость найти козлов отпущения за провал войны сделали все необходимое. Сэр Эдвард Грей, английский министр иностранных дел, сказал главе думской делегации А. Д. Протопопову (и тоже будущему «шпиону»!): «Ну и храброе у вас правительство, раз оно решается во время войны судить за измену военного министра». Характерно, что шпиономания охватила все воюющие страны, но без публичных обвинений в шпионаже высших военных чинов.
Таким образом, Мясоедов «потянул» за собой Сухомлинова, а безуспешные обращения родственников к императрице и Распутину о защите били уже по ним и лично Николаю II. С убийством Распутина следующей мишенью для нападок становилась уже как минимум жена царя. Парадоксально, по сведение политических счетов и попытки защиты чести императорской семьи только расшатывали монархию. И русский генерал мог сказать англичанам в начале 1917 г.: «Что мы можем поделать. У нас немцы везде. Императрица — немка».
