Он шел впереди с зажженной свечой. За ним осторожно, стараясь не удариться головой о притолоку, закопченную дымными четверговыми пасхальными крестами, двигались, полусогнувшись, Журженко и Зубарь.
Отец Теодозий ввел их в маленькую комнатку с неприхотливой обстановкой: односпальная кровать, этажерка, старомодный письменный столик на выгнутых лапках, гуцульский коврик на стене с ясеневым деревянным распятием да большая икона святой Параскевы с трех-раменным крестиком в руке и ликом, потемневшим от времени.
— Электричества пока нет, но радио уже вчера провели,— как бы извиняясь, сказал Ставничий, показывая на рупор громкоговорителя, чернеющий над окном, занавешенным пестрой домотканой веретой.
— Ну что же... вполне удобно,— оценил комнату Зубарь,— но только мадам эту,— он показал на святую Параскеву,— придется...
— Ладно, Зубарь. Отставить! — оборвал его Журженко.— А где бы у вас можно помыться, батюшка?
— Днем, сын мой, мы моемся у колодца, ну, а сейчас сюда можно принести кувшин с водой и тазик.
— Не беспокойтесь, на воле удобнее,— сказал Журженко,— только покажите, будьте добры, где у вас колодец?
Появление непрошеного квартиранта-«совета» не доставило особой радости ни старому священнику, ни его гостям. Кто его знает, каков этот человек. Журженко? И этот... Зубарь? Ведь оба они были оттуда, с Востока. Позднее Теодозий Ставничий записал в своей тетради:
«Неожиданный визит советских военных не только поверг нас в большое смятение, но вызвал большую тревогу — как бы это новое соседство не отразилось на наших судьбах, моей и Иванны. Все предыдущие годы правда о Советской стране прорывалась сюда с большим трудом, через полицейские кордоны государства, которое считало себя бастионом христианства на Востоке. Мы, слуги церкви, читали преимущественно церковную прессу... и мы обязаны были вести борьбу с любой, даже самой маленькой правдой, проникающей с Востока на нашу галицкую землю. Вот почему оба нежданных гостя в тот вечер показались многим из нас явными слугами антихриста...»
ЗУБАСТАЯ НЕВЕСТА
Пока участники «заручин» приходили в себя, один из «слуг антихристовых», старший лейтенант Зубарь, обливал из ведра у деревянного колодца мускулистую спину капитана Журженко.
Растирая докрасна мохнатым рушником свое скуластое, монгольского типа лицо с красивыми, чуть раскосыми глазами, Журженко поучал лейтенанта:
— Про «мадам» вы, Зубарь, сказали зря. Чувство такта вам изменило. Нельзя оскорблять религиозные чувства верующих такими замечаниями!
— Неужто вы, капитан, под иконой спать будете?,— обиделся Зубарь.— Увидит кто — и потащат вас, раба божьего, на парткомиссию.
— Все можно сказать, но так, чтобы не задевать хозяев. Вы видели: у них свадьба!
— Свадьба свадьбой, а невеста-то, видать, зубастая,— протянул Зубарь, выплескивая из ведра в лопухи остатки воды.— Из чуждых, а не стесняется. Даже глазами, как пантера, сверкнула!..
Меж тем гости, заполнившие светлицу, заметно приуныли. Лишь один дьяк но терялся и, не обращая внимания на соседей, уплетал ветчину, нарезанную большими ломтями, смазывая ее предварительно горчицей. «Ведь «е каждый день попадаешь на такие пышные «заручины»,— думал он, стараясь не упустить время.
Игуменья Вера протянула скорбно:
— Гляжу — и сердце кровью обливается. Чистые варвары! Азиаты! Быть может, пока я здесь, и мой монастырь там, во Львове, эти антихристы под военную часть заняли? Какой они формации?
— Наверное, энкавэдисты! — сказала Иванна.
— Инженерно-технические части,— тоном осведомленного человека поправил невесту Герета.— Они строят укрепления вдоль границы, аж до полесских лесов. Целые села мобилизованы, возят к ним камень, цемент, железо. Каждый такой их дот на шесть-семь этажей под землю уходит. Батальон может в нем разместиться!
— Неужели целый батальон? — удивился Гудим-Левкович.— Когда я служил в Перемышле, то даже его форты не могли вместить такого количества солдат.
— Мне известно точно: батальон! — тихо подтвердил Герета.
— С Гитлером договор, а границу укрепляют. Чудеса! Ради чего, спрашивается? — усмехнулась игуменья. Герета не без иронии ответил:
— Мать игуменья всерьез думает, что Гитлер придает значение договору с этими безбожниками?
— Поскорее бы разувериться! Дай господи! — сказала игуменья и перекрестилась.
Вошедший Ставничий покосился на нее и прошептал:
— Панове, не забывайте нового правила: тут о политике больше не говорят. Особенно сейчас, когда и у стен уши...
До старого дьяка дошел смысл этого предупреждения. Он всполошился и, прикладывая к губам измазанный горчицей заскорузлый палец, угрожающе зашипел:
— Тш-шш!
Рассуждая вслух, отец Теодоаий сказал, разводя руками:
