двух полицаев в черном.
— Пани еще может подавиться! — сказал он, улыбаясь, и потребовал, чтобы торговка отдала ему кольцо.
— Проше пана, проше пана,— суетливо и жалобно пробормотала торговка.— То мое личное обручальное кольцо. Як бога кохам!
— Давай, пани, и не рыпайся, а то пойдешь со мной в криминальную полицию. Не знаешь разве, что все золота надо отдавать для победы империи? Давай, ну!
«Торговка неохотно протянула Каблаку золотое кольцо, проклиная в душе незнакомую монахиню, которая всучила ей эту быстро уплывшую из рук драгоценность.
- О, а пани-то у нас крестница самого митрополита, как же он не надорвался опуская в купель такую крошку?
А два полицая с завистью наблюдали, как Каблак опустил золотое кольцо с дарственной надписью митрополита Шептицкого в карман черного мундира.
НОЧНОЙ КОНЦЕРТ
В тот же день Иванна Ставничая подошла с группой дам-патронесс к решетчатым воротам, ведущим в Сталаг Цитадели.
Над воротами распростер свои черные крылья орел, вжимающий в когтистых лапах круг со свастикой.
Как и в прошлый раз, дамы-патронессы держали под мышками пачки молитвенников, портфели с декларациями.
— Вам куда? Хальт! — крикнул часовой в черном, преграждая дорогу к воротам.
Иванна смело приблизилась к часовому и сказала:
— Мы из комитета помощи. Вот пропуск от оберста Охерналя!
— А здесь что? — ткнул часовой пальцем в большой пакет, что держала Иванна под рукой.
— Молитвенники! — твердо ответила Иванна. Полицай бегло прочел пропуск и, пересчитав всех женщин, бросил:
— Только не задерживаться там долго, как в прошлый раз. Сам сатана не смог бы уговорить этих фанатиков! По-быстрому давайте!
— Пусть дадут сигнал сбора! — попросила Иванна, которой игуменья поручила заменять ее в этот день. Она облегченно вздохнула оттого, что полицай не пожелал развернуть пакет. Обложенное со всех сторон молитвенниками, в нем лежало то главное, что привело сюда сегодня Ставничую.
Пропустив делегаток за ворота, полицай изо всех сил заколотил в стальной рельс. И как прежде, на звуки этого гонга стали выходить и выползать отовсюду, из всех укрытий Цитадели и из проволочных загородок, военнопленные.
Оторвавшись от дам-патронесс, Иванна пошла вдоль ограды, стараясь найти знакомых военнопленных.
Наконец она заметила Зубаря, который, едва передвигая ноги, приближался к проволоке.
— Я принесла вам декларацию. Подписывайте! — повелительным тоном сказала Иванна.
— Когда рак свистнет! — отозвался Зубарь. И тут он услышал тихий шепот Иванны:
— Так надо. Берите. Привет от Юльки. Понимаете? Ну?..
Лениво взял декларацию Зубарь.
— Следите, где я оставлю пакет,— шепнула Иванна. Заслоняя собою пакет с «молитвенниками», она опустила его по сутане на землю и потом протолкнула за проволоку. Как футбольный мяч, коротким пасом, Зубарь перегнал этот пакет ногой за спину. Как будто ничего не произошло, он стоял, навалившись на проволоку, разглядывая текст декларации.
Иванна двинулась дальше. Увидела Журженко. Шепнула:
— Подойдите к Эубарю. Ему нужно помочь. Слышите?
Было в ее голосе что-то такое, что заставило Журженио подчиниться Ставничей.
Когда совсем стемнело, во дворе Цитадели, разделенном на проволочные клетки, послышалась мелодия песенки о Марселе. Это, сидя под стеной бастиона, обозначенного римской цифрой «IV», бренчал на банджо печальную песенку о родном городе отрастивший себе бородку Эмиль Леже. Он пел о прекрасном острове Ив, куда влюбленные ездят на катерах, о статуе мадонны на высокой горе Марселя, которая, открываясь внезапно в тумане, как бы говорит рыбакам: «Ты уже дома», о сиреневой дымке — «сфуматто», застилающей берега Средиземного моря неповторимой голубоватой поволокой.
Несколько раз лагерное начальство пыталось отнять у Эмиля любимый инструмент, но он яростно отстаивал его, зная, что французы,англичане, американцы, канадцы и австралийцы, попадающие в гитлеровский плен, все же имели некоторые поблажки. Не в пример советским военнопленным, предоставленным самим себе, о них заботился Международный Красный Крест. Изредка он направлял военнопленным продовольственные посылки и одежду, а в лагеря — своих представителей из нейтральных стран.
Леже часто развлекал своих друзей по лагерю игрой на банджо. Как он признался мне позже сам, его любили «советские ребята», заступались за него, когда на лейтенанта наседали полицаи в зеленом.
Сегодня голос его звучал громче, струны звенели сильнее. Синий луч прожектора скользнул, рассекая темноту, и уткнулся в грудь Леже.
Вахман, стоящий на сторожевой вышке, управляя прожектором, крикнул:
