по Львову пронеслась весть: в помещении школы, расположенной на территории собора святого Юра, полиция, руководимая известным мастером полицейского сыска Казимиром Иваховым, накрыла группу видных коммунистов. Они собрались на первую конференцию Коммунистической партии Западной Украины.
«Вот это номер! — рассуждали рабочие-газового завода.— Собраться под самым носом у владыки! В самом гнезде катабасов говорить о Советской власти и коммунизме! Ну и смелые, отчаянные хлопцы!»
Тридцать девять храбрецов томились тогда в ожидании суда в страшной тюрьме «Бригидки», перестроенной из монастыря святой Бригиды. Следствие продолжалось год, а когда начался суд, всем стало ясно, что «отчаянные хлопцы», не страшась ни угроз судей, ни провокаций Ивахова и его агентов, не сломлены и готовы к борьбе. Это потрясло многих рабочих Львова, в том числе и Голуба. Особенно поразила речь поляка Стефана Круликовского — «Циприяна». Круликовский на вопрос председателя трибунала, признается ли он в своей вине, ответил:
— Законы, по которым вы меня судите, уже устарели и являются антидемократическими. Вы все говорите, что являетесь демократами, а я утверждаю, что ваши принципы предельно реакционны. Я обязан заявить, что стою перед судом в стране, где большинство населения составляют украинцы. И если я в этом суде говорю по-польски, то только потому, что не знаю украинского языка и не могу продемонстрировать его права здесь...
Смелая речь борца «за нашу и вашу вольность», как свежий ветер, ворвалась на улицы Львова, где еще так недавно по наущению чужих сил сражались между собою поляки и украинцы, бессмысленно проливая кровь братских народов. Открыла она глаза и Голубу.
Голуб вспомнил о святоюрском процессе спустя двадцать лет, обдумывая вместе с Садаклием, Щирбой, Цимбалистой и другими подпольщиками, где укрыть от гестапо беглецов из Цитадели.
«А что, если использовать опыт истории? Гестапо отлично известна ненависть Шептицкого к большевикам. Вряд ли кто из гестаповцев станет тревожить покой седовласого митрополита. Не только генерал-губернатор Ганс Франк или львовский губернатор Отто Вехтер, но и многие другие влиятельные немцы не допустят ущемления сановного защитника интересов гитлеровской Германии».
Шептицкий в свое время приказал замуровать все входы в ненужные, пустующие подвалы. Но у Панаса Голуба было преимущество по сравнению с обитателями капитула: он и его рабочие знали многие лазы в замурованные подвалы. И Голуб вместе с Садаклием часть запасов, оставленных для работы в подполье,— продукты, оружие и перевязочные материалы — опустили под землю задолго до побега из Сталага.
В большом, просторном подземелье под собором святого Юра снова стало людно. Яркие карбидные лампы давали достаточно света. Ящики с оружием и продуктами были расставлены под стенами подземелья. Вдоль стен свисали ржавые кольца и цепи: должно быть, когда-то здесь была монастырская тюрьма или судилище инквизиции, занесенной во Львов католическим орденом отцов Тринитаров. . Чтобы сократить длинный окружной путь по грязным коллекторам-каналам, Голуб и его друзья с помощью садовника митрополита Вислоухого пробили дополнительный выход из подземелья в густой, заросший колючим, одичавшим крыжовником, запущенный участок монастырского сада. Пробираясь сквозь эту колючую чащобу, вряд ли можно было обнаружить под кучей поломанных тачек и носилок вход в подземелье. Вот этим-то ходом на следующий же вечер после побега пленников Цитадели Цимбалистая и Голуб привели под собор святого Юра Иванну.
Садовник Вислоухий, пожилой, седой старик с ушами, никак не соответствовавшими его заячьей фамилии, был с двадцатых годов связан с революционным подпольем. Молчаливый старик, наблюдая сытую монастырскую жизнь, хорошо зная все связи митрополита, все больше презирал церковников с их ханжеством, приторным благолепием, лживой любовью к ближнему. Он охотно вызвался помогать Голубу, дал Садаклию два ключа от запасных ворот монастырского сада и помог установить в саду тревожную сигнализацию. Если бы кто посторонний попытался проникнуть в подземелье через сад, у беглецов и подпольщиков было бы достаточно времени, чтобы преградить минами и другими средствами путь преследователям,
(покинуть убежище и уйти в каналы города. Раненых уложили на соломе, разостланной на каменном полу подземелья. Юля Цимбалистая и Иванна перевязали их раны свежими бинтами.
— Попить, сестрица,— просили истощенные донельзя раненые.
— Потерпите немножко,— сказала Юля, прислушиваюсь к визгу ручного сверла в соседнем отсеке.
ЕСТЬ ВОДА!
Она прошла туда и увидела, как пограничник Банелин, держа над головой в вытянутых руках ручную дрель, сверлит проходящую в каменной кладке чугунную трубу.
— Скоро, товарищи? — спросила Юля.— Больным необходима вода: все, что принесли в флягах, выпито.
— Давай-ка я посверлю,— сказал его друг Бойко, приподнимаясь на цыпочки. В его руках сверло завертелось быстрее.
— А что, если это газовая труба? — сказал следящий за движениями дрели беглец в стеганом ватнике с надписью на спине: «Совиет унион», должно быть побывавший до Цитадели в других лагерях.— Задушимся газом, как крысы...
— Не бойся,— успокоил его- Банелин.— Голуб знает каждую трубу, каждый закуток. Тут у них, говорил он, во времена пилсудчины одно время подпольная типография стояла.— Обращаясь к Юльке, он спросил: — Подружка-то ваша небось перепугалась вчера, когда арестовывать ее пришли?
— Вчера перепугалась, а сегодня отошла,— сказала Юлька.
— Вода! — закричал Бойко.— Вода!
Он выхватил из трубы сверло, и оттуда, искрясь в свете карбидной лампы, вырвался тонкий, но сильный фонтанчик свежей и чистой воды.
Все, кто в состоянии был передвигаться, схватили пустые котелки, консервные банки, бутылки и по очереди подставляли их навстречу фонтанчику.
Зубарь в это время сидел с винтовкой у пролома, ведущего в монастырский сад. Банелин радостно
