самых приближенных людей Гитлера. Внутренне н-егодуя против неучтивости своего гостя, ШептицкиЙ сказал:
— Чем я могу быть полезен? Канарис встал. Расхаживая по розовой гостиной, он заговорил не сразу.
— Я буду говорить с вами откровенно, как со своим человеком и с коллегой. Вы были офицером австро-венгерской армии и поймете меня. Я даже знаю по старым досье вашу кличку в разведке — «Драгун». Последнее время на территории, занятой немецкими войсками, участились случаи заброски советских разведывательных диверсионных отрядов. Как правило, это небольшие группки людей, хорошо вооруженных, знающих немецкий и польский языки, снабженных рациями. Москва их сбрасывает с самолетов в район Карпат и Прикарпатья. Отсюда эти отряды пробираются в Польшу, в Чехословакию, в Венгрию и через Силезию достигают даже границ нашей империи. Нам становится все труднее вылавливать этих агентов Москвы, тем более что среди них есть западные украинцы, отступившие некогда на Восток с частями Красной Армии. Положение усложняют также немцы, распропагандированные коммунистами в лагерях для военнопленных...
— При чем же здесь церковь и я? — перебил Канариса Шептицкий.
— Церковь, которую вы возглавляете, может быть очень полезна,— резко ответил Канарис.— Кто сейчас самая главная фигура на селе? Священник! Кто более всего осведомлен о том, что делается у него в приходе? Священник! Итак: целая армия верных вам священников по вашему слову будет мобилизована вами на борьбу с коммунистическими агентами. Речь идет не об участии пастырей в боевых действиях, вооруженную борьбу вести будут другие. Мне надо, чтобы священники сообщали о всех новых подозрительных людях, которые появятся в их приходе. И ничего больше! Вам понятна моя мысль?
Шептицкий, сидя в кресле, молча следил за движениями адмирала, который расхаживал по гостиной.
— Но кто поручится, что скрытные действия служителей церкви, подчиненных мне, не станут известны прихожанам? Кто может поручиться, что какой-нибудь недалекий офицер абвера или контрразведчик не разоблачит их, действуя столь же грубо, как это сделал штурмбанфюрер Дитц? — сказал ШептицкиЙ,
— Мы работаем чище,— недовольно сказал Канарис.— Вы знаете, конечно, что я не новичок в этих делах. Когда двадцать пять лет назад по приказу русского генерала Брусилова вы были вывезены из Львова в глубь России за проповеди в пользу Австро-Венгрии и Германии, я уже выполнил не одно важное задание нашего генерального штаба. Я специально проинструктирую свой офицерский состав, чтобы связь со священниками была незримой для постороннего глаза. Больше того, я прикажу, чтобы мои офицеры, прибывающие в села, не размещались в приходах, а останавливались только в крестьянских избах. Это вас устроит?
— Вполне,— сказал Шептицкий.— Скажу вам откровенно: уверовав в молниеносный исход войны с большевиками, в надежде, что Москва падет быстро, мы сделали немало неосторожных заявлений в верности Германии и фюреру. Сейчас мы горько В этом раскаиваемся...
— Понимаю вашу экселенцию! — сказал Канарис.— Чем дальше внешне церковь будет от политики, тем больше она сможет помогать этой политике тайно... Итак, вы обещаете содействовать нам?
— Попробую,— уклончиво сказал Шептицкий.— Все, что будет в моих силах, сделаю...
Эта беседа, как и многие другие тайные встречи Шептицкого с видными чинами гитлеровской Германии, осталась бы незамеченной и я был бы лишен возможности писать о ней, если бы не одно счастливое обстоятельство.
Наступающая на Берлин танковая армия среди прочих захватила в плен полковника разведки вермахта Эрвина Штольце, постоянно проживавшего до этого в Берлине, В районе Ригтенфельде, по Линденштрассе, 5.
Первый же допрос Штольце подсказал советским разведчикам, что в их руки попала очень крупная «рыба».
Еще до прихода Гитлера к власти Штольце был посвящен в самые сокровенные тайны германского государства, знал всю сеть немецкого шпионажа как в стране, так и за рубежом. Уже во времена Веймарской республики он служил начальником первой секции абвера, или немецкой военной разведки, и контролировал всю секретную переписку между центральным аппаратом разведки и штабами военных округов.
В 1937 году адмирал Канарие, сменивший на посту шефа немецкой разведки полковника Николаи, назначил Эрвина Штольце начальником группы «А» при седьмом отделе абвера. Штольце часто бывал с секретными докладами у самого Гитлера. 15 сентября 1944 года он был назначен начальником Абверштелле-Берлин, имеющей кодовое обозначение «Коммандо Мельдегебит».
Я нашел возможность ознакомиться с письменными показаниями начальника абвера. Понимая, что его служебная карьера кончена раз и навсегда, он охотно давал показания, считая бессмысленным утаивать что-либо.
Эрвин Штольце охотно сообщил о поездке Канариса во Львов к митрополиту Шептицкому, о его разговоре с «князем церкви». До приезда Канариса у Шептицкого побывал другой крупный немецкий разведчик — капитан и профессор теологии Ганс Кох. Шептицкий хорошо знал Коха еще со времен первой мировой войны.
Канарису не понравился независимый тон, каким разговаривал с ним митрополит. Его рассердила дерзость митрополита, который, кончая аудиенцию, сказал, улыбаясь: «А я-то думал, что адмирал должен быть на море, а он, оказывается, стоит у руля военной разведки!» Вильгельм Канарис с неудовольствием повторил эту фразу Штольце в Берлине, а тот в свою очередь сообщил ее на допросе офицеру советской контрразведки.
Пока митрополит принимал адмирала Канариса, в соборе святого Юра шла торжественная служба. Вдруг, расталкивая молящихся, перед капитулом появился отец Теодозий Ставничий. Ветер развевал его седые волосы и полы расстегнутого пыльника. Прихожане с удивлением разглядывали полубезумного старика. Навстречу Ставни-чему по лестнице быстро спускался митрат Кадочный. Увидев отца Теодозия, он недовольно сказал:
— Почему вы не были на торжественном молебствии, отец Теодозий? Мы молились сообща, все пастыри и верующие, о даровании победы над врагами, а вы... Митрополит будет недоволен.
— Где митрополит? — закричал Ставничий.
