– А вот тот самый дедуленька, которому ты запродал меня на подневольные работы… И не ударил, а укусил!
– Не может быть…
– С меня – рассказ, с тебя – завтрак? – справедливо предложил Лев. Ходжа Насреддин согласно кивнул, подхватил украденное товарищем мясо и с поклоном пропустил его в лавку башмачника. Самого Ахмеда внутри не оказалось (он тайно сбывал всё наворованное добро, а если учесть, кому оно принадлежало, то дело было крайне рискованным). Хитромудрый Ходжа тоже с бараниной возиться не стал, а попросту обменял её в обжорных рядах на две больших миски плова, четыре сдобных лепёшки и переспелый гранат. Для начала Багдадский вор распахнул халат и продемонстрировал другу правое плечо, аккуратно перевязанное заботливой Джамилёй. В сущности, рана-то была пустяковая, но Ходжа смотрел на Оболенского как на человека, живым выбравшегося из бездонного желудка шайтана! Лев говорил долго и красочно, не упуская ни одной детали и придумывая десятки новых по ходу повествования. Он разыгрывал всю драму в лицах, то весьма реалистично изображая перепуганную девушку, то демонстрируя хук слева – хук справа, а уж кошмарную смерть старого гуля показал так, что хоть сейчас мог бы выступать с моноспектаклем на театральных подмостках Нью-Йорка и Парижа. Плов Ходжи Насреддина остыл и покрылся салом, он ни на мгновение не мог оторваться от захватывающего сюжета и только охал через каждую минуту: «Вай дод! Вай дод!! Вай дод!!!» Сам Оболенский о еде не забывал никогда и, отодвинув миску, смачно дожёвывал третью лепёшку, запивая её подслащённым зелёным чаем.
– Это самая чудесная история из всех, что я когда-либо слышал, а слышал я немало… Завтра же расскажу о ней караванщикам – пусть все семь пустынь дивятся твоей храбрости и силе!
– Не надо, не люблю дешевой популярности… – царственно отмахнулся Лев. – Знаем мы этих летописцев – такой отсебятины в текст насуют, мне потом хоть на улицу не выходи!
– Ладно, не буду.
– Нет, ну почему же?! Если ты в этих людях уверен, если наш престиж не пострадает, а число поклонников только увеличится – тогда действуй! Надо же и о положительном имидже думать хоть иногда… Как ты считаешь, а не наладить ли выпуск парадных тюбетеек с надписью по кругу: «Лев Оболенский – гроза вампиров!» арабской вязью с вышивкой?
– Нет, – подумав, решил Ходжа, – у нас такое не носят. И, поверь умному человеку, ни один правоверный в Багдаде не признается даже в малейшей симпатии к разыскиваемому преступнику. Твои тюбетейки просто не будут покупать.
– А если развернуть солидную рекламную кампанию: детям и военнослужащим скидка в десять процентов, оптовикам – до пятнадцати? – с надеждой протянул Оболенский, но под неумолимым взглядом друга сдался. – Ну и леший с ними, ограничимся караванщиками. Да, ты про плов забыл! Смотри, он уже весь инеем покрылся…
– Как сказал великий Хааддин:
– Что есть, то и будем кушать. А лепёшку положи, уважаемый, ты уже целых три сожрал и не лопнул!
– А ты у меня каждый кусок во рту считаешь, да? Чего экономить, мы же обеспеченные люди!
– Хм… – потупился домулло. – Я бы так не сказал…
– Не понял… Я собственными руками упёр почти всю казну городской стражи, полный мешок шехметовского добра, а ты намекаешь, что у нас нет денег?!
– Ва-а-х, зачем так обижаешь, а?! Есть у нас деньги! Вот, целых две… Нет, даже три таньга осталось!
На мгновение Оболенский ощутил лёгкое головокружение и почувствовал, что косеет. Беззаботный Ходжа нагло доедал холодный плов…
Наличие всего одной таньга приятнее отсутствия тысячи динаров.
– Ты вор!
– Я – вор?!
– Вор и растратчик! Где мои деньги, мафиози?!
– Какие деньги? Клянусь аллахом…
– Ты за одну ночь промотал всё моё состояние?!
– Наше состояние, почтеннейший…
– Ты за одну ночь промотал всё наше состояние?! Шайтан с ней, с твоей половиной, но как ты посмел покуситься на мою долю! Ты играл в карты, ходил в казино, поставил ва-банк на рулетку или спустил всё у игральных автоматов? А может, ты здесь оргию закатил на весь Багдад? Пригласил на мои законные таньга Таркана с балетом «Тодес», толпу гейш, путан и гурий (все в бикини и с коктейлями) и, всю ночь посасывая кальян, наслаждался танцем живота? Говори, проглот несчастный! – едва не задыхаясь от неуправляемой ярости, вопил Лев, сидя верхом на опрокинутом на гору починенной обуви Насреддине.
– Слушай, дорогой… а повтори, пожалуйста, как это я устроил себе такой праздник? Клянусь чалмой святого пророка Мухаммеда, это надо записать и обязательно повторить на днях!
– Ты будешь говорить или нет, транжира тюбетеистая?!
– Вах, я что, по-твоему, делаю? – утомлённо уточнил Ходжа, порываясь встать. Видимо, ему было неудобно лежать на старых чувяках прижатым в грудь коленом грозного Льва.
– Ты увиливаешь от ответа! – прорычал Оболенский. – Отвечать вопросом на вопрос – привилегия евреев, и ты меня на этом не купишь!
– О шайтан привередливый… Ну чего ты хочешь от сытого мусульманина?
– Полный и подробный отчёт о моих дивидендах, от вчерашнего вечера и до последнего таньга!
– Тогда слезь с меня, ради аллаха! И прекрати орать, сейчас соседи сбегутся…
– А пусть! Пусть весь базар знает, какой ты вор!
– Вай дод, кто бы говорил… – сдержанно пробурчал Насреддин, но всё-таки вылез и встал напротив друга, готовясь к недолгому, но кровопролитному разговору. Не в физическом смысле, конечно. Это я так, фигурально выражаюсь… Домулло усадил разгорячённого «прокурора», скрестил руки на груди и неторопливо пустился объяснять несведущему такие простые понятия, о которых на Востоке с малолетства знает любой ребёнок:
– Слушай внимательно, Лёва-джан, и не перебивай! Прибереги свой гнев до конца моего рассказа, иначе печень твоя увеличится в размерах, а кровь загустеет от горя, что очень вредно для здоровья. Мы взяли из шехметовской казны ровно пятьдесят шесть золотых динаров, по четырнадцать монет в каждом мешочке. Из них – тридцать роздано по нашим ближайшим соседям. Вай мэ, что ты делаешь такое удивлённое лицо?! Думаешь, люди вокруг совсем глупы и не знают, кто поселился у башмачника Ахмеда? Высокородный господин Шехмет пообещал сто таньга за твою голову… Да, возможно, нас и так бы не выдали, но шайтан не дремлет, зачем вводить мусульман в искушение?
– А я-то по простоте душевной думал, что ты, как народный герой, раздаёшь деньги даром…
– Конечно, даром, клянусь аллахом! Это ведь они стали богаче на тридцать золотых, а не я. Ещё
