делается через шесть часов после полового акта. Но ведь это для врачей процесс называется половым актом, коитусом и чем угодно еще, то есть является всего лишь основой для проведения исследования. А для женщины и мужчины дело обстоит совсем иначе…
О том, как отнеслась к этому тесту ее дочь Катя, рассказала мне Анна Сергеевна.
– Я, как ты знаешь, женщина циничная, – усмехнулась она. – По-моему, если доктор сказал сдать анализ через шесть часов – вылезла из постели, пришла, сдала. А Катька у меня – девушка не по годам трепетная. Если, говорит, мужу ничего не сказать, то вовремя к врачу не придешь, потому что, видите ли, через шесть часов после любви – это обычно поздняя ночь или в крайнем случае раннее утро, врачи не работают. А если мужа предупредить, то это уже не любовь будет, а половой акт, и неизвестно, как на тонкую душу супруга повлияет сообщение, что он не жену вожделеет, а принимает участие в исследовании. Можешь ты себе такое представить? Девке тридцать лет!
Почему же, вполне могу я себе такое представить. И ладно еще в Катином случае: что ни говори, а трепетное признание в том, что ей необходимо вовремя сдать анализ, она должна сделать собственному мужу, к тому же французскому, вполне вменяемому мужчине. А сколько есть женщин, у которых этот самый коитус происходит реже редкого, да не с мужем, а с любовником, да без предварительного с его стороны уведомления? И мало ли как у них при этом сложатся последующие обстоятельства! Может, любимый скажет: «Давай-ка мы с тобой, пока моя благоверная у тещи, проведем денек вдвоем? В сауну поедем…» И что она должна ответить? «Любимый, какая сауна, мне анализ надо сдать»? А учитывая, что этот анализ приходится сдавать неоднократно… А бывает еще, что врач дает по его результам беспощадную рекомендацию: прекратить доступ спермы в женский организм на несколько месяцев, чтобы «нормализовать» в нем обстановку… Что и говорить, проверка не из легких!
Да и все проверки, которые приходится пройти женщине, пытающейся выяснить причину своего бесплодия, легкими не назовешь. Радоваться стоит лишь в том случае, когда по их результатам все-таки не выносится решение, что беременность не может наступить в принципе… Впрочем, в наше время такое жуткое в своей однозначности решение выносится только после очень и очень настойчивого лечения.
Даже в том случае, в котором раньше женщине сказали бы: «Вам, дама, пора уже не о детях, а о пенсии подумать». То есть когда возраст желающей забеременеть женщины приблизился к сорока или даже перевалил за этот рубеж.
Какие ваши годы?
Трудно поверить, но еще десять лет назад женщину, впервые рожающую в тридцать лет, официально называли
Но, с другой стороны, за последнее десятилетие на пятьдесят процентов выросло число женщин, руководствующихся в построении своей биографии европейскими и американскими стандартами: сначала образование и карьера, а уж потом, после тридцати пяти, на взрослую голову, дети. Да еще ведь хочется «пожить для себя», и в нынешней жизни столько соблазнов, и кажется, что их совершенно невозможно попробовать, когда у тебя на руках маленький ребенок… Правда, наши милые продвинутые соотечественницы почему-то не замечают, что европейские женщины, к примеру, свободно путешествуют по белу свету с грудными младенцами такого возраста, в котором наши мамаши боятся даже выносить своих чад на прогулку больше чем на полчаса.
Ну, социально-моральные рассуждения на тему, в каком возрасте лучше рожать, не имеют однозначного решения. А вот беспристрастные медицинские показатели свидетельствуют о том, что первого ребенка правильнее родить в молодости, до двадцати пяти лет. Именно в этом возрасте организм женщины наилучшим образом приспособлен для того, чтобы его зачать и выносить.
Впрочем, если бы все мы всегда поступали только правильно, жизнь вообще была бы похожа на райский сад. Личные же наши обстоятельства часто складываются так, что ведем мы себя вот именно не наилучшим образом. И решение отложить рождение ребенка лет до сорока – из числа таких не лучших, но довольно распространенных решений. Это известно всем врачам, которые занимаются проблемой бесплодия.
Почему же для сорокалетних женщин она оказывается особенно актуальной?
Все дело в той самой интриге, которую содержит в себе женский организм: в том, что количество яйцеклеток и их прекрасных сияющих фолликул на протяжении жизни не пополняется, а лишь уменьшается. Выбрасываются они постепенно из яичников, выбрасываются, не оплодотворяются, но и назад ведь тоже не возвращаются. То есть уменьшается сама вероятность зачать ребенка, не говоря уже о том, что труднее становится его выносить. Да и вероятность хромосомных отклонений для дитяти увеличивается прямо пропорционально возрасту мамаши.
Что и говорить, статистика мрачная. Но есть одно обстоятельство, благодаря которому можно вырваться из этой унылой статистики, аки легкая пташка.
Об этом обстоятельстве я узнала, когда Наташа вернулась после первого же посещения Виктора Андреевича, врача-репродуктолога, который взялся заниматься ее бесплодием.
– Какой прекрасный мужчина! – восхищенно заявила она.
– Да? – хихикнула я. – Так, может…
– Фи! У тебя одни пошлости на уме, – приобиделась Наташа. – Я в том смысле, что прекрасный врач. Знаешь, что он мне сказал?
– Что бесплодия у тебя вообще нет и родить тебе – раз плюнуть? – предположила я.
– Он же квалифицированный специалист, а не шарлатан, так что глупостей не болтает. А сказал он мне, что для беременности имеет значение не тот возраст, который в паспорте записан, а тот, который в генах запрограммирован. У некоторых, к твоему сведению, в тридцать пять лет уже климакс! А другие и в сорок пять рожают.
Наташу особенно обнадеживало то, что ее деревенская прабабка родила своего последнего, одиннадцатого, ребенка в пятьдесят лет. Значит, генетическая программа в роду имеется!
Как показала впоследствии жизнь, Наташа в самом деле не ошиблась. Но, как показывает не лично ее жизнь, а беспощадная статистика, к сорока одному году только 15 % женщин сохраняют способность к зачатию, а после сорока пяти может забеременеть лишь одна из 50. Поэтому Наташино бесплодие в принципе было неудивительным.
Впрочем, исследование количества в Наташином организме фолликулостимулирующего (помните, того самого, жизнеобразующего, с помощью которого начинается овуляция?) гормона показало, что зачатие для нее вполне возможно, то есть генетический возраст – спасибо прабабке! – у нее еще достаточно молодой. Правда, ее сразу предупредили о том, что если она решится на искусственное оплодотворение, ее яйцеклетки будут тщательно исследованы уже после того, как их извлекут из яичника. Гормоны-то гормоны, но мало ли какие изменения могут обнаружится в этих ее не слишком юных яйцеклетках… Не хотелось бы родить ребенка с неправильной комбинацией хромосом. Да и вообще, чем старше яйцеклетка, тем она непредсказуемее. С виду кажется вполне приличной, а ведет себя как переборчивая старая дева: ни один жених ей почему-то не подходит.
В некоторую оторопь Наташу привело только одно: предупреждая о том, что ее собственные яйцеклетки могут оказаться слишком старыми для оплодотворения, врачи, как о само собой разумеющемся, говорили, что в этом случае можно будет использовать яйцеклетки молодого донора.
– То есть какого это донора? – не поняла Наташа. – Мужчины?
– У мужчин не бывает яйцеклеток, – невозмутимо сообщил врач. – Ни молодых, ни старых. Женщины-донора, конечно.
– Но… Но ведь это будет уже не мой ребенок… – растерянно произнесла Наташа.
