Бунтарь Иисус : Жизнь и миссия в контексте двух эпох

свой и следует за Мною» (8:34). Матфей и Лука заимствуют эти слова у Марка, более того, Лука говорит несколько иначе: «да берет крест свой всякий день» (9:23), чтобы всем стала понятнее суть этих слов.

Именно об этом пути преображения Павел писал: «Я распят со Христом. И живу больше не я, но живет во мне Христос» (Гал 2:19–20). Прежний Павел умер, а новый Павел родился «во Христе». Павел указывает на то, что это путь каждого христианина, когда говорит о крещении, где верующий умирает и заново восстает, переживает смерть и воскресение (Рим 6:1-11). В результате на свет рождается новый человек, новое творение: «Если кто во Христе, тот новая тварь» (2 Кор 5:17).

Этот же «путь» занимает центральное место и в Евангелии от Иоанна. Там Иисус прямо говорит о «новом рождении». В другом месте он говорит о том, что если пшеничное зерно не упадет в землю и не погибнет, оно не принесет плода (12:24). У Иоанна есть только один путь — тот, который показал нам Иисус. Смерть и воскресение, новое рождение — вот путь преображения жизни человека.[218]

Эта дорога жизни, «Путь», занимает центральное место и в учении Иисуса. Используя афоризмы и притчи, которыми учили мудрецы, он призывал слушателей радикальным образом поставить на первое место в жизни Бога, а потому призывал умереть для прежнего пути жизни. Он сам умел ставить Бога на первое место, вероятнее всего, он научился этому благодаря своему мистическому опыту познания Бога.

Поэтому Страстная пятница и Пасха имеют решающее значение в жизни христианина. Последователи Иисуса должны отправиться в путешествие, которое ведет их через смерть к новой жизни. Преображение нашей жизни — очень важная вещь. Если этого не происходит, мы живем в мире нашей культуры, где мы плохо осознаем реальность, где нас преследуют тревоги и заботы, где мы не видим цели жизни. Это мир неисцеленных ран, мир изгнания, темница.

Но одновременно крест имеет и политическое значение. И если мы этого не замечаем, мы рискуем отказаться от того, за что Иисус пожелал отдать свою жизнь. Новый Завет, евангелия и сам Иисус говорят не просто о смерти, но о распятии. Представьте себе, что Иисус бы прыгнул вниз с высокого здания, желая показать, что путь к преображению лежит через смерть. Разумеется, в этом случае он бы также погиб. Но умереть и воскреснуть со Христом — это не просто смерть и воскресение. Это смерть и воскресение вместе с тем, кто был распят властителями нашего мира.

Путь Иисуса — это не просто путь смерти любого рода, но особый путь «несения креста», путь противостояния системе господства с ее несправедливостью и жестокостью. Он жаждал царства Божьего — он желал, чтобы жизнь на земле стала такой, как если бы царем надо всеми был Бог, а не правители и системы этого мира. О такой жизни на земле мечтали пророки — мире справедливого распределения, где каждому хватает всего необходимого, где нет войны и где никому не надо жить в страхе. И это не просто политическая мечта, но мечта Бога, и ее можно осуществить только в том случае, если люди глубже познают Бога, который желает справедливости. Стремления Иисуса привели его на крест. Но Бог его оправдал. Таково политическое значение Страстной пятницы и Пасхи.

Большинство из нас слышали вопрос: «Принял ли ты Иисуса Христа как твоего Господа и Спасителя?». Это чрезвычайно важный вопрос, потому что господство Иисуса становится путем преображения жизни христианина. Но если мы всерьез принимаем путь креста, перед нами встает еще один, не менее важный вопрос: «Принял ли ты Иисуса Христа как твоего политического Господа и Спасителя?»

Если мы принимаем Иисуса всерьез, мы следуем за ним. А следовать за ним означает желать того же, чего желал он. А он желал Бога и царства Божьего. Путь креста ведет нас к жизни в Боге, на этом пути мы начинаем желать того же, чего желал Бог, которого открыл нам Иисус.

Эпилог. Иисус и современные христиане

После того как мы рассмотрели события Пасхи, можно считать основную задачу данной книги — рассказ о миссии и учении исторического Иисуса и трансформации представлений о нем после Пасхи — завершенной. В эпилоге я могу поговорить о том, почему такой подход важен для моей собственной христианской жизни и как он помогает жить христианской жизнью сегодня.

При этом я буду говорить о себе более откровенно, чем делал это ранее, — хотя должен заметить, что и все написанное окрашено моим личным опытом, поскольку я писал эту книгу со своей точки зрения. Только так я могу писать вообще — только о том, как я вижу данную картину. Это можно сказать о любом авторе любой книги, особенно это касается книг по истории и религии, но то же можно сказать и о других научных трудах. Никто не смотрит на реальность с некоего нейтрального места, находящегося вне истории. Все мы видим ее с определенной позиции в пространстве и времени. В этом смысле все мы неизбежно оказываемся «провинциалами».

Но одновременно я верю в то, что с помощью труда и благодати мы в какой-то степени способны преодолеть границы времени и пространства, чтобы не оставаться просто узниками своей провинции. Хотя идея, что существует некое «чисто» объективное место, откуда можно смотреть на реальность (а также думать и писать о ней), это фантазия. Никто не смотрит на вещи sub specie aeternitatis, с точки зрения вечности. Так может смотреть один только Бог.

Мне запомнились слова о работе историка из одной книги, которую я прочитал, будучи студентом примерно сорок лет назад. Ее автор сравнивал историю (под этим он понимал то, что происходит во времени, включая прошлое и настоящее) с шествием людей. История похожа на парад. Историк может вообразить, что он стоит на трибуне и наблюдает, как мимо него проходят люди. Однако, продолжает автор, никакой трибуны не существует, а историк сам всегда участвует в шествии. Мы наблюдаем изнутри шествия, а толпа постоянно движется. Колонна меняет направление, изгибается, разворачивается, и потому точка зрения на прошлое постоянно меняется.[219]

Разумеется, это относится к каждому из нас. То же самое можно сказать о личной истории нашей жизни, на которую мы смотрим с разных точек зрения из настоящего. Это же относится и к нашему существованию в рамках культуры. Наше место в культуре продолжает формировать нас, но это не все: изменения в окружающей нас культуре могут влиять на наши представления о прошлом. Они могут искажать прошлое, а могут проливать на него свет, так что мы замечаем такие аспекты прошлого, которые раньше не замечали, о которых забыли или которыми пренебрегали. Поэтому, если «объективная точка зрения» равносильна чистой объективности, если это взгляд на вещи извне исторического процесса и свободный от влияния нашей биографии, можно сказать, что данная книга совершенно необъективна.

Но можно дать слову «объективный» более широкое определение, и тогда, я надеюсь, моя книга объективна. Это означает, что я стремился избежать некритической субъективности. Обычно встречаются два полярных типа такой субъективности. Первый тип — когда человек легко соглашается признать ценность самых разных точек зрения, потому что все они субъективны и важно только то, «от чего ты исходишь». Второй тип некритической субъективности заключается в неумении признать свою собственную субъективность, когда человеку кажется, что его точка зрения «просто соответствует реальному положению вещей». Первый тип — это полный релятивизм, второй — догматическая уверенность в своей правоте.

Избежать некритической субъективности позволяет лишь одно — критическое мышление, направленное не только на представления других людей, но и на свои собственные. Именно к этому я и стремился в данной книге: критически оценить древние источники, содержащие сведения о жизни Иисуса, с помощью исторических методов, разработанных в течение нескольких последних столетий, определить мою позицию в критическом диалоге с другими исследователями и вынести результат на арену «открытых споров». Это означает, что мои выводы могут проверять и оценивать другие люди. Другими словами, я не просто говорю читателю: «Вот каковы мои представления», — чтобы на этом остановиться. Я показываю, почему я пришел к такой точке зрения, по каким причинам я думаю так и какие выводы отсюда делаю, — и все это доступно исследованию и оценке со стороны читателя: имеет ли это смысл?

Я не знаю, как лучше назвать такой подход: объективным в широком смысле слова или