– Юрс… Он взбесился, по-моему. Он загрыз девушку. Насмерть.
– Девушку? Откуда там взялась девушка?
– Из Владивостока. Виктор пробил дыру в соседний подъезд. Оттуда вылезли Антонина и… еще один Виктор.
– Постой, – замотал головой Нича. – Другой Виктор пришел из-за стены? Я думал, ты говоришь про моего…
– Про твоего? Ты что, видел еще одного Виктора?
– И не только видел. Мы довольно откровенно с ним пообщались. Виктор признался, что он не человек. И сказал, что нам… всем людям… крышка.
– Всем людям где? – сдвинула брови Соня.
– Я понял, что здесь. Хотя кто его знает. Так вот, этот Виктор собирался как раз к нам в «хрущевку». Ты говоришь, они сливаются? Тогда понятно, зачем он туда торопился.
– Вот-вот, – сказала неслышно подошедшая Мария Антоновна (и как это под ней галька не хрустнула?). – Поэтому и нам стоит поспешить.
– Да вы хоть объясните нам, что тут вообще происходит? – замахал руками Нича.
– Вам это знать ни к чему, – отрезала бабушка. – Во всяком случае, пока. Но вы можете пригодиться. Именно поэтому мне бы хотелось, чтобы вы пошли со мной.
– Пригодиться?.. – закипел Нича. – Ничо так! Для чего пригодиться? Для размножения? Или для подкормки «червей»?
– Не говорите ерунду, молодой человек, – поморщилась старушка. – Ваша помощь может понадобиться исключительно для вашего же блага. Впрочем, решайте сами. Я доберусь и без вас.
Соня с Ничей переглянулись.
– Надо идти, – тихо сказал Нича. – Поверь мне. Я чувствую, надо. Даже если она врет.
Мария Антоновна не отреагировала на его слова, хотя все прекрасно слышала. А Соня сказала:
– Верю. Пошли.
Старушка направилась к катеру. Соня пошагала за ней, а Нича вдруг крикнул:
– Постойте! Дайте я хоть переоденусь наконец-то!
Он собрал в охапку свою разбросанную по гальке одежду и побежал к кустам за железнодорожную насыпь.
7
Геннадий Николаевич обернулся, пытаясь разглядеть в полумраке, куда можно сесть.
– Да вот же, сзади тебя кресло, – сказал Ненахов.
Действительно, свободное кресло стояло с ним рядом. Но Бессонов мог бы поклясться, что секунду назад там было пусто. Впрочем, и тревожный сумрак в комнате, и сумрачная тревога на сердце вполне могли застить как глаза, так и сознание.
Геннадий Николаевич сел и перевел взгляд на Студента. Точнее… на пустое кресло, где тот только что сидел. Бессонов вскочил и завертел головой.
– Сядь, – устало вздохнул Ненахов и занял пустующее место. – Он ушел.
– Никуда он не мог уйти! – продолжал озираться Бессонов. – Он бы со мной столкнулся.
– Он еще и не то может, – снова вздохнул бывший полковник.
– Да кто он такой вообще? Можешь ты мне объяснить?!
– А ты можешь наконец сесть?! Я тебе как раз все объяснить и собрался.
– Я думал, что этот… Студент мне что-то рассказать хотел… – пробормотал Геннадий Николаевич и все-таки опустился в кресло.
– Может, еще и расскажет. Если захочет. Он, я думаю, посчитал, что будет лучше, если в курс дел тебя введу я. Мне ты быстрее поверишь. Если в это вообще можно поверить… – Последнюю фразу Ненахов произнес очень тихо. А потом тряхнул головой и подмигнул: – Но, мне кажется, ты сможешь. Ты уже созрел для этого.
– Для чего? – не смог удержаться Бессонов.
– Для правды. – Ненахов встал, подошел к окну и раздвинул шторы.
От хлынувшего в комнату света Геннадий Николаевич зажмурился. А когда открыл глаза, друг опять сидел напротив. На низеньком столике между креслами стояли бутылка коньяка, две широкие рюмки, тарелка с порезанным лимоном и лежала уже распечатанная и разломанная на дольки шоколадка. За те несколько секунд, что глаза Бессонова были зажмурены, Ненахов, да и никто другой, не успел бы все это сварганить. Разве что таинственно исчезнувший Студент.
Бывший полковник слегка растянул губы и прищурился. Разумеется, ему было понятно изумление друга. Но пояснять он ничего не стал. Сказал только:
– Давай-ка сначала выпьем. Мне будет проще рассказывать, а ты легче все это воспримешь.
– Короче говоря, без бутылки в этом не разобраться, – хмыкнул Геннадий Николаевич.
– Пожалуй, да, – кивнул Ненахов, разливая коньяк. Потом взял рюмку снизу в ладонь, как «полагается», чтобы согреть напиток.
А Бессонов лишь фыркнул, глядя на это, церемонно приподнял рюмку и разом опрокинул в рот. Забросил следом кружок лимона, поморщился, отправил туда же кусочек шоколада. Помолчал, наслаждаясь эффектом, дождался, пока друг выпьет свою порцию, и сказал:
– Ну, давай, не тяни. Я готов. Только скажи мне сразу, кто такой этот Студент?
– Так я с него и хотел начать, – скривившись после лимона, ответил Ненахов. – Потому что он-то и есть виновник всего.
– Из-за него исчез Коля? – подался к другу Бессонов.
– Нет. Я сказал «всего» в прямом смысле. Всего нашего мира. Во всяком случае, Земли и окрестностей, потому что все остальное – это так, антураж. Ну, «виновник» тут, конечно, не очень подходит. Скорее, Создатель. А если еще точнее…
– Стоп! – поднял руки Геннадий Николаевич. – Наливай!..
Ему стало страшно. Даже не столько от того, что он сейчас услышал и услышит еще. Ему стало страшно, потому что он верил Ненахову. В это нельзя, невозможно было поверить, а он все равно верил. Может, оттого, что предшествующие события подготовили его к этому, а возможно, и потому, что и сам уже размышлял о чем-то подобном. Реалистичные объяснения случившемуся закончились, принцип бритвы Оккама больше не действовал. Разуму ничего не оставалось, как сдаться.
Геннадий Николаевич снова проглотил коньяк залпом. Закусывать на сей раз не стал, повернулся к Ненахову и стал нетерпеливо ждать, пока тот расправится с лимоном.
– Готов? – внимательно посмотрел на него друг. Бессонов кивнул. Тогда бывший полковник откинулся в кресле, прикрыл глаза и продолжил: – Так вот, Гена, этот Студент, можно сказать, твой коллега. Программист.
Геннадий Николаевич дернулся, разинул было рот, но друг, почувствовав это, открыл глаза и не дал себя перебить.
– Да-да, – сказал он. – Это самое верное приближение. Хотя, по правде говоря, у человечества еще нет таких понятий, чтобы объяснить все точно и правильно. Даже не объяснить, а только лишь описать, перевести, так сказать, на людской язык. На любой – русский, английский, китайский. Поэтому будь готов к тому, что моя попытка объяснить суть происходящего подобна тому… Даже не знаю, с чем сравнить. Да и вряд ли такое сравнение есть. Но вот все же представь, как если бы житель горного села впервые попал в Москву и посмотрел в Большом театре балет, а вернувшись домой, станцевал бы его перед односельчанами в одиночку. А потом его внук-шестиклассник написал бы на основании увиденного либретто, которое затем перевели бы на японский в виде танка и хокку вперемешку. Затем композитор Страны восходящего солнца, вдохновленный этой поэзией, написал бы музыку, под которую сплясал бы русский ансамбль песни и пляски… Так вот, лаконичное описание этих танцевальных па по отношению к первоисточнику – ты помнишь, это был профессиональный балет? – и стало бы подобием того, что я хочу тебе рассказать, в сравнении с действительностью.
– Может, хватит трепаться? – нахмурился Геннадий Николаевич. – Балерун-говорун… Ты ближе к делу давай. Разберусь как-нибудь.
– Я просто хочу предупредить тебя, что все мои объяснения будут так или иначе условными. Истинная
