Зато Нича молчал. Он не произнес больше ни слова, только все время оглядывался на нее, словно она могла здесь заблудиться. Соне даже стало смешно, она не выдержала и прыснула.
– Что? – остановился Нича. Брови его как сошлись на переносице во время разговора со Студентом, так там и остались, словно приклеенные. От его хмурого взгляда Соне сразу расхотелось смеяться.
– Это ты чего? – спросила она. – Домой ведь идем. Или ты не рад?
– Рано радоваться. Вот придем, тогда и возрадуемся. Благодетелю нашему свечку пойдем поставим в церковь. Или сразу в планетарий?
– Ну что ты такое говоришь… – совсем расстроилась Соня. – Да у нас и планетария нету.
– Значит, построим. Во имя от…
– Не надо, Коля! – перебила его Соня. – Пожалуйста, не надо, а? Давай поговорим обо всем, когда вернемся?
– Давай, – легко согласился Нича и вновь зашагал по начинающей уже прорисовываться под ногами тропинке.
До самого шоссе они так и шли молча. Но как только среди поредевшей листвы мелькнул оранжевый бок маршрутки, Соня не выдержала и подпрыгнула.
– Ура-ура! Нормалек! Мы дотопали!
– Еще доехать надо, – отчего-то стал вовсе хмурым Нича. Ссутулившись, словно на плечи ему давил тяжелый груз, он подошел к водительской кабине и открыл дверь.
Сонино радостное настроение снова испортилось. Но говорить на эту тему она больше не стала и молча полезла в салон маршрутки. Однако Нича неожиданно сказал:
– Не туда. Сюда иди!
Соня пожала плечами, развернулась, спустилась на асфальт и открыла правую дверь кабины водителя.
– Нет, – покачал головой Нича, продолжая стоять возле водительской дверцы. – Сюда.
– Зачем? – насупилась Соня. – Ты плохо себя чувствуешь? Не можешь вести? Но ведь я не умею.
– Научишься. Это не сложно. Сейчас я тебе все покажу.
– Но почему? – Соня обежала маршрутку спереди и, взяв Ничу за плечи, повернула его лицом к себе. – Ты мне можешь объяснить, что случилось?
– Ничего не случилось. Просто ты едешь домой одна.
Соня уже предчувствовала, что услышит нечто подобное, но все равно вздрогнула.
– Нет, – сказала она севшим голосом. – Нет-нет!.. Ведь ты пошутил, да?
– Я говорю совершенно серьезно. – Нича наконец перестал сутулиться и отводить взгляд в сторону. Он посмотрел ей прямо в глаза, и от этого взгляда Соне стало и вовсе плохо. Она окончательно поняла, что Нича не шутит и что нет никакого смысла уговаривать его и спорить.
– Но почему? – почти совсем беззвучно прошептала она. – Ты все-таки не смог простить меня, да?..
– Глупышоныш… – невероятно нежно произнес Нича и провел по ее щеке ладонью. – Как я могу… как я мог… – Он внезапно побледнел, напрягся и выпалил: – Я ведь люблю тебя, разве ты не видишь?! – Затем он схватил ее лицо обеими ладонями и прижался губами к ее губам.
Соня судорожно, торопливо, ненасытно и жадно стала целовать его губы в ответ, а из глаз ее потекли слезы. Она плакала от непередаваемой смеси счастья и боли, безумной радости и невыносимой тоски, а в мозгу ее билась одна-единственная мысль: «Ну почему?! Почему так бывает? Почему когда все так хорошо – все так ужасно плохо? За что это мне?..»
Наверное, они простояли бы так, прижавшись друг к другу, все отведенное для спасения время, но рядом раздалось вдруг глухое покашливание.
Соня еще крепче вцепилась в Ничу, чувствуя, как нахлынувший ужас сковал ее мышцы и физически не дает повернуть голову. Она видела перед собой лишь глаза любимого. И в расширившихся зрачках его серых глаз, словно в крохотном зеркале, она увидела стоявшего позади нее, возле оранжевого бока микроавтобуса, мужчину в синем джинсовом костюме. Ей бросилась в глаза его прическа: очень длинные, темные с густой проседью волосы были забраны в хвост.
Часть четвертая
Проводник
Известно вам – мир не на трех китах,
А нам известно – он не на троих.
Вам вольничать нельзя в чужих портах,
А я забыл, как вольничать в своих.
1
Принимая решение, Геннадий Николаевич почти не задумывался о своей судьбе. Если говорить честно, то судьба пяти сотен людей, изолированных на какой-то там виртуальной сфере, его тоже не сильно беспокоила. Нет, людей ему, конечно, было жалко, но жалость эта имела некий абстрактный, также будто бы виртуальный характер. Но там, на этой долбаной сфере, был сейчас его сын, жить которому оставалось менее трех суток. Если ничего не произойдет. А судя по тому, что ему рассказали, вряд ли что-то хорошее может произойти. Даже в случае его вмешательства – вряд ли. Но знать, что он имел шанс, пусть небольшой, совсем крохотный, и ничего не предпринять – это как же потом жить? И зачем? Как смотреть после этого в глаза Зоюшке? Кстати…
Бессонов почувствовал, как пусто и холодно вдруг стало внутри, как ледяная капля скатилась по позвоночнику. Зоя! Зоюшка… Как он ей скажет?.. Что он ей скажет?! И ведь он… ведь они никогда с ней больше не встретятся.
– Игорь, – пробормотал он, не глядя на друга. – У нас ведь будет минут десять, чтобы заехать ко мне домой?
– Зачем? – так же в сторону сухо бросил Ненахов. – Проститься с Зоей?
– Ну… да, – выдохнул Геннадий Николаевич. – Ты ведь понимаешь, что…
– А ты понимаешь, что тогда потеряет смысл все тобою задуманное? – прищурившись, посмотрел наконец на друга бывший полковник. – Ты ведь не собираешься убивать свою жену?
– Что ты несешь! – сверкнул глазами Бессонов. – Думай, прежде чем говорить.
– Ты тоже, – холодно усмехнулся Ненахов.
Геннадий Николаевич понял, конечно же, что друг-координатор абсолютно прав. Домой ему теперь путь закрыт. Соврать жене что-нибудь правдоподобное о том, куда он собрался на ночь глядя, у него бы не получилось – за столько лет совместной жизни они с женой чуть ли не научились читать мысли друг друга. А сказать правду или хотя бы ее часть – это дать знать о своих планах инспектору, как только Зоя заснет. И тогда… Тогда могут уничтожить не только сферу, но и саму Землю, поставив Студенту «неуд».
Внезапно раздались ритмичные аккорды дипперпловского «Smoke On The Water». Бессонов вздрогнул и выхватил из кармана мобильник. Звонила жена. Но не успел он нажать на кнопку ответа, как Ненахов резким ударом выбил у него телефон из рук. Тот, ударившись о стену, хрюкнул и развалился на части.
– Ты чего?! – затряс ушибленной ладонью Геннадий Николаевич. Впрочем, он тут же сообразил, «чего», и мгновенно покрылся мурашками. Ведь если бы он поговорил сейчас с Зоей…
Ненахов увидел, что до друга дошло, и на его вопрос отвечать не стал.
– Поехали, – мотнул он головой. – Время – деньги.
Но тут зазвонил его домашний телефон.
– Это Зоя, – мрачно проговорил Бессонов. – Не бери.
Ненахов кивнул и, не обращая внимания на тревожные переливы звонка, направился к двери. Геннадий Николаевич глянул на телефон так, словно прощался с женой, потом на пару мгновений крепко зажмурился, резко помотал головой и решительно пошел вслед за другом.
– Долго ехать? – спросил Бессонов, усаживаясь в черную «Волгу» Ненахова.
– Не меньше часа, – сухо бросил тот и повернул ключ в замке зажигания.
Больше друзья за все время пути не проронили ни слова. Геннадий Николаевич с ужасом осознал, что для Ненахова это самый что ни на есть «последний путь» в его жизни. Пусть и нечеловеческой, как пытался убедить его друг, но все равно жизни. Ведь вот он, рядом, живой, теплый, дышащий, думающий,
