Похоже, он в отличие от Ничи прекрасно видел, что именно делал отец, который вскоре вынул из карманов руки, обернулся и сказал:
– Вот и все.
– А что все? Они что-то никуда не торопятся, по-моему.
Но стоило ему это сказать, как «хлопья сажи» повели себя иначе. Они даже внешне снова стали напоминать прежних «червей», извиваясь в жутковатом танце длинными черными лентами. Их становилось все больше и больше. Часть переплетающихся между собой «лент» потянулась к отверстию, в которое только что залез сюда Нича, остальные заструились к дыре в противоположной стене.
– А остальные квартиры? – спросил Нича.
– Не переживай, – ответил отец. – Все учтено. Никто, как говорится, не уйдет обиженным. Сейчас мои мальчики разлетятся по всем зонам, и людям ничего иного не останется, как придти сюда. Точнее, прилететь. Переместиться. Мальчики их этому тоже научат.
– Почему мальчики?
– Девочки, по-моему, выглядят чуть красивей, – подмигнул отец. – Кстати, что у тебя с Соней? Серьезно или как всегда?
– Серьезно, – буркнул Нича. – Можно подумать, я бабник какой…
– Да ладно тебе дуться, – боднул его плечом в плечо отец. – Все нормально. Мне Соня понравилась. Думаю, маме тоже понравится. Наконец-то ее обрадуешь.
– Вернуться бы еще!.. – вырвалось со вздохом у Ничи.
– Теперь вернешься, – сказал отец. – Все будет хард-рок.
«А ты?» – едва не вырвалось у Ничи, но он почему-то испугался задавать этот вопрос.
– Ну, – потер отец руки, – пойдем заберем Соню и двинем встречать гостей.
Соня к их возвращению более или менее успела привести себя в порядок и даже поставила кипятить чайник.
– Я не хочу, – помотал головой отец. – Да и людей встречать нужно. А вы отдохните, почаевничайте не торопясь. В любом случае, думаю, около часа у нас есть, пока поезд прибудет.
Но рассиживаться Ниче не хотелось. Соня тоже выглядела возбужденной, то и дело бросала взгляд на дверь. Так что чай, хрумкая найденными сушками, они пили торопливо, вовсе не ради отдыха, а чтобы утолить элементарные голод и жажду.
Закончив скромную трапезу, оба одновременно вскочили и быстро направились ко входной двери. Шедшая впереди Соня внезапно остановилась.
– Слушай, – обернулась она к Ниче. – А куда мы идем? Мы же сейчас неизвестно где выйдем, а нам нужно в ту зону, где поезд. Ты хоть примерно помнишь, в какой стороне та квартира?
Нича почесал затылок.
– Не-а… Дали мы с тобой маху. Надо было с батей идти. Теперь мы с тобой долго плутать будем.
На Сонином лице застыло вдруг странное выражение. Она будто к чему-то прислушивалась. Потом встрепенулась и дернула его за рукав:
– Пошли! Я знаю куда.
– Откуда?
– Все оттуда же, – без доли иронии ответила Соня. – Лучше не спрашивай, все равно я ответа не знаю. Но ведь нам не это важней знать, а то, куда идти, правда?
С любимой трудно было сейчас не согласиться, и он просто кивнул.
А идти оказалось не так уж и далеко – всего три квартиры, включая одну «червивую», бывшую теперь абсолютно пустой.
Еще перед тем, как пролезть в последнее отверстие, Нича услышал звуки музыки. Играл любимый отцовский «Deep Purple».
Самого отца и, разумеется, Юрса в квартире не было. В ее распахнутом окне стояли динамиками наружу колонки, подключенные к музыкальному центру. Нича выглянул из окна. Внизу было уже довольно много народу. Отца с волком ему разглядеть не удалось, те, видимо, стояли под козырьком на крыльце.
Пока Нича смотрел в окно, через комнату к входной двери прошмыгнули несколько человек. Судя по всему, «черви», запрограммированные отцом, работали исправно.
– Пойдем! – стараясь перекричать отнюдь не тихих музыкантов, позвала его Соня. Нича кивнул и последовал за любимой к выходу.
Отец и Юрс действительно стояли на крыльце. Волк неподвижно сидел, подобно каменному истукану, отец притопывал в такт музыке.
– Зачем ты ее включил? – спросил Нича.
– Ну, так же веселей, – удивленно посмотрел на него отец. – Это же «Deep Purple», ты что, не узнал?
– Узнал, узнал, – улыбнулся Нича. – Даже песню узнал, «Burn»[7] .
Из динамиков как раз доносилось:
– Ага, – кивнул отец. – А у нас и время пока есть, и попытаться мы уж точно попробуем. Да и небо у нас тут уж точно не красное[9].
– Ты что, знаешь английский? – оторопел Нича.
– Я любой теперь знаю, – хмыкнул отец. – Борис постарался на славу.
– Да ну? – не поверил Нича. – Скажи тогда, что бормочет вон тот китаец? – мотнул он головой в сторону стоявшего возле крыльца средних лет азиата в костюме, белоснежной рубашке и галстуке. Мужчина явно был не в себе и тоненько причитал что-то под нос.
– Это японец, – сказал отец. – Он сетует, что покончил с собой и таким образом «запачкался», нарушил «цуми» – мировой порядок. Теперь, вместо того чтобы перейти в разряд божества, «ками», он попал в Страну мрака, в окружение злых духов.
– И что это за «цуми-ками», ты тоже знаешь?
– Это все понятия синто, основной и очень древней японской религии. Европейцы называют ее синтоизмом. Подробности нужны?
– Не нужны, – помотал головой ошеломленный Нича. – Но откуда ты все это знаешь?
– Я ж говорю, Борис потрудился на славу, – подмигнул ему с улыбкой отец. – Мне кажется, он вбил в меня все знания человечества.
– Да тебе ж теперь цены нет! – воскликнул Нича. – Ты же теперь академиком станешь! Нобелевским лауреатом! А ты ведь небось еще и музыку можешь писать, и картины гениальные!..
– И вышивать крестиком, – оборвал его тираду отец. Он почему-то перестал улыбаться.
В Ничином сердце опять что-то кольнуло, но, к счастью, Соня отвлекла его от пугающей догадки.
– А как мы узнаем, что все собрались? – спросила она у отца.
Мимо них из дверей подъезда все шли и шли люди. Отец проводил очередную группу взглядом и сказал:
– Мне об этом мои мальчики доложат.
– Какие мальчики?
– Это батя так «червей» называет, – пояснил Нича.
Как раз в этот момент из щели под дверью просочилась темная, похожая на дым, клубящаяся полоска.
– Ага, – кивнул отец. – Полный хард-рок. Можно потихоньку идти.
– А мы разве не объясним людям, зачем их здесь собрали? – заморгала Соня.
– Мои мальчики им все объяснили, – сказал отец. – В лучшем виде, без слов, прямо в сознание.
Нича обвел взглядом толпу людей. Их было здесь много, несколько сотен. Люди стояли отдельными кучками, некоторые и вовсе поодиночке отошли в стороны.
Он вдруг увидел знакомые лица. Сначала он узнал Катю с надписью «LOVE» на топике. Девушка была одна, без своих многочисленных копий. Вероятно, с исчезновением Виктора и без поддержки «червей» результаты их деяний существовать не могли.
