Пятнадцать тысяч мужчин последовали за ним; на лицах их была написана решимость – молчаливая, но гораздо более страшная, чем решимость ушедших раньше женщин.
Всем этим людям предстояло соединиться в Версале, чтобы потребовать у короля крохи, упавшие со стола королевской охраны в ночь с 1 на 2 октября.
Глава 51.
ВЕРСАЛЬ
В Версале, как водится, ничего не знали о том, что происходит в Париже.
Ее величество, приняв участие в описанном нами празднестве и во всеуслышание одобрив его, на следующий день отдыхала.
У нее была армия, у нее были сеиды, она сочла своих врагов, она рвалась в бой.
Разве не обязана она была отомстить за поражение 14 июля?
Разве не обязана была вычеркнуть из памяти двора и из своей собственной это путешествие короля в Париж, откуда он вернулся с трехцветной кокардой на шляпе?
Бедняжка! Она совершенно не была готова к путешествию, которое предстояло совершить ей самой.
Со времени своей размолвки с Шарни она ни разу не говорила с ним наедине. Она старалась обходиться с Андре по-прежнему; ее обида была недолгой, но в сердце соперницы дружеские чувства угасли навсегда.
Что до Шарни, она смотрела в его сторону лишь тогда, когда ей нужно было отдать ему какой-нибудь приказ.
Впрочем, немилость не распространялась на всю семью Шарни, и утром того самого дня, когда парижане вышли из Парижа и направились в Версаль, многие видели, как королева ласково беседует с молодым Жоржем де Шарни, средним из трех братьев, тем самым, который, не в пример Оливье, давал королеве в день взятия Бастилии столь воинственные советы.
И правда, около девяти утра, когда этот молодой офицер шел по галерее, желая сообщить ловчему, что король собирается на охоту, Мария-Антуанетта, выходя из часовни после мессы, заметила и окликнула его.
– Куда это вы так спешите, сударь? – спросила она.
– Как только я заметил ваше величество, я перестал спешить, – ответил Жорж, – напротив того, я остановился и смиренно ждал, надеясь, что ваше величество удостоит меня словом.
– Это не мешает вам, сударь, ответить, куда вы направляетесь.
– Ваше величество, – сказал Жорж, – я в свите короля: его величество уехал на охоту и поручил мне договориться с ловчим, куда собаки будут гнать дичь.
– Ах, король нынче снова на охоте? – удивилась королева, глядя на мрачные черные тучи, надвигающиеся со стороны Парижа. – Напрасно он поехал. Погода, можно сказать, зловещая, не правда ли, Андре?
– Да, ваше величество, – рассеянно ответила молодая женщина.
– А вы другого мнения, сударь?
– О нет, ваше величество, но королю так угодно.
– Да будет воля короля в лесах яко на дорогах, – пошутила королева со своей природной веселостью, которую не смогли победить ни сердечные невзгоды, ни политические события. – Дай ему Бог хотя бы это, – прибавила она тихо, обращаясь к Андре. Потом громко осведомилась у Жоржа:
– Вы не могли бы мне сказать, где охотится король?
– В Медонских лесах, ваше величество.
– Ну что ж, сопровождайте и берегите его. В это мгновение вошел граф де Шарни. Он мягко улыбнулся Андре и, покачав головой, осмелился сказать королеве:
– Этот совет мой брат будет помнить не только среди утех, но и среди опасностей.
Услышав знакомый голос, Мария-Антуанетта, стоявшая спиной к двери, вздрогнула и обернулась:
– Я бы очень удивилась, – заметила она с презрительной резкостью, – если бы эти слова сказал кто-нибудь, кроме графа Оливье де Шарни.
– Почему, ваше величество? – почтительно осведомился граф.
– Потому что вы пророчите несчастье, сударь. Андре увидела, что граф побледнел, и тоже побледнела.
Он молча поклонился, затем, взглянул на жену, которая казалась удивленной его бесстрастностью, и произнес:
– Я и вправду очень несчастлив, ибо разучился говорить с королевой, не оскорбляя ее.
Он подчеркнул слово «разучился», как опытный актер на театре подчеркивает важные слова.
Королева с ее тонким слухом не могла не уловить смысла, который вкладывал Шарни в это слово.
– Разучился? – живо переспросила она. – Что значит «разучился»?
– Я, кажется, вдобавок неудачно высказался, – простодушно произнес Шарни и вновь взглянул на Андре. На сей раз королева перехватила его взгляд. Теперь пришел ее черед побледнеть; сжав зубы от гнева, она сказала:
– Слова дурны, когда дурны намерения.
– Ухо враждебно, когда враждебна мысль. И высказав это не очень почтительное, но справедливое возражение, Шарни умолк.
– Я подожду с ответом, – сказала королева, – пока господин де Шарни не научится более умело вести спор.
– А я, – ответил Шарни, – подожду вступать в спор, пока у королевы не появится больше верных слуг.
Андре схватила мужа за руку и хотела вместе с ним удалиться.
Королева, понявшая желание Андре, удержала ее взглядом.
– Что все-таки хотел сказать ваш муж? – спросила Мария-Антуанетта.
– Он хотел сказать вашему величеству, что вчера ездил по приказу короля в Париж, и там происходит странное брожение.
– Опять? – удивилась королева. – По какому поводу? Парижане взяли Бастилию и разрушают ее. Что им еще нужно? Отвечайте же, господин де Шарни.
– Это правда, сударыня, – ответил граф, – они разрушают Бастилию, но они не могут есть камни, поэтому они говорят, что голодают.
– Говорят, что голодают! Голодают! – вскричала королева. – А мы-то тут при чем?
– Было время, ваше величество, – сказал Шарни, – когда королева первой сочувствовала горестям народа и облегчала их. Было время, когда она поднималась в мансарды бедняков, и молитвы бедняков поднимались из мансард к Богу.
– Да, – с горечью ответила королева, – и я была достойным образом вознаграждена за это сострадание к чужим горестям, не правда ли? Одно из самых больших моих несчастий произошло оттого, что я поднялась в такую вот мансарду.
– Разве оттого, что однажды ваше величество ошиблись, – сказал Шарни, – и осыпали милостями и благодеяниями недостойное создание, теперь надо мерить все человечество меркой
