– Дети мои, – снова начал Клод, – все коммуны Франции, судя по твоим словам, Питу, хотят вооружиться и пойти по стопам национальной гвардии.
– Это правда, – подтвердил Питу.
– Так почему же Арамону не вооружиться по примеру других коммун?
– Но ты же вчера сказал, Клод, – отвечал Питу, – когда я призывал вооружаться, что арамонцы не вооружены, потому что в Арамоне нет оружия.
– О, за ружья-то мы не беспокоимся, ведь ты знаешь, где они хранятся.
– Знаю, знаю, – сказал Питу, который видел, куда клонит Клод, и чувствовал опасность.
– Так вот, – продолжал Клод, – сегодня все мы, местная молодежь, собрались и посовещались.
– Хорошо.
– Нас тридцать три человека.
– Это почти треть от сотни, – уточнил Питу.
– Ты хорошо владеешь оружием? – спросил Клод.
– Черт возьми! – произнес Питу, который не умел даже носить его.
– Превосходно. А ты знаешь толк в строевой подготовке?
– Я десять раз видел, как генерал Лафайет проводит учения с сорока тысячами солдат, – презрительно ответил Питу.
– Прекрасно! – сказал Дезире, который позволял себе молчать, но при всей своей невзыскательности хотел все же вставить хоть одно словцо.
– Так ты хочешь нами командовать? – спросил Клод.
– Я! – воскликнул Питу, подскочив от изумления.
– Да, ты.
И оба заговорщика пристально посмотрели на Питу.
– Ты в нерешительности, – сказал Клод.
– Но…
– Так ты не патриот? – спросил Дезире.
– Вот те на!
– Ты чего-то опасаешься?
– Это я-то, покоритель Бастилии, награжденный медалью.
– Ты награжден медалью!
– Меня наградят, когда отчеканят медали. Господин Бийо обещал, что получит за меня мою медаль.
– Он получит медаль! У нас будет командир с медалью! – закричал Клод в восторге.
– Ну так как, ты согласен? – спросил Дезире.
– Согласен? – спросил Клод.
– Ну что ж, согласен! – ответил Питу в порыве воодушевления и, быть может, другого чувства, которое пробуждалось в нем и которое называют тщеславием.
– Решено! – воскликнул Клод. – С завтрашнего дня ты нами командуешь.
– Где я буду вами командовать?
– На учениях, где же еще?
– А ружья?
– Но ты ведь знаешь, где они лежат.
– Да, у аббата Фортье.
– Ну вот.
– Только аббат Фортье нипочем их мне не отдаст.
– Ну что ж! Ты поступишь так, как патриоты с Домом Инвалидов, ты отберешь их силой.
– Один?
– Мы соберем подписи, а в случае нужды, мы придем к тебе на помощь, мы поднимем Виллер-Котре, если понадобится.
Питу покачал головой. – Аббат Фортье упрям, – сказал он.
– Ведь ты же был его любимым учеником, разве он сможет тебе отказать!
– Сразу видно, что вы его совсем не знаете, – сказал Питу со вздохом.
– Так ты думаешь, старик не отдаст ружья?
– Он не дал бы их даже эскадрону гусар. Это упрямец, injustum et tenacem25. Впрочем, – спохватился Питу, – вы же не знаете латынь.
Но два арамонца не дали себя ослепить ни цитатой, ни этим хвастливым замечанием.
– Право, Клод, мы выбрали славного командира, он всего боится, – сказал Дезире.
Клод покачал головой.
Питу заметил, что может упасть в их глазах. Он вспомнил, что фортуна любит смелых.
– Ну ладно, – сказал он, – там видно будет.
– Так ты берешь на себя ружья.
– Я берусь.., попробовать.
Негромкий ропот сменился одобрительным шепотом. «Ну вот, эти люди уже командуют мной еще до того, как я стал их командиром. Что же будет потом?» – подумал Питу.
– Попробовать недостаточно, – сказал Клод, качая головой.
– Если этого недостаточно, иди и забирай сам, – рассердился Питу. – Я передаю тебе мою власть. Иди подольстись к аббату Фортье и его плетке.
– Стоило возвращаться из Парижа с саблей и каской, – презрительно произнес Манике, – чтобы бояться плетки.
– Сабля и каска ведь не кираса, а даже если бы были кирасой, аббат Фортье со своей плеткой быстро нашел бы какое-нибудь место, которое она не закрывает.
Клод и Дезире, кажется, поняли это замечание.
– Ну же, Питу, сынок! – сказал Клод. «Сынок» – дружеское обращение, бывшее в большом ходу в этих местах.
– Что ж, ладно! – согласился Питу. – Но чтоб слушались меня, черт возьми!
– Вот увидишь, какие мы послушные, – сказал Клод, подмигивая Дезире.
– Только, – прибавил Дезире, – не забудь о ружьях.
– Решено, – сказал Питу.
Честолюбие заставляло его храбриться, но в глубине души он был встревожен.
– Обещаешь?
– Клянусь.
Питу простер руку, два его спутника тоже, и на поляне при свете звезд три арамонца, невинные подражатели Вильгельма Телля и его сподвижников, провозгласили начало восстания в департаменте Эны.
Все дело в том, что Питу провидел в конце своих трудов счастливую возможность покрасоваться в мундире командира роты национальной гвардии и вызвать если не раскаяние, то хотя бы размышления у мадмуазель Катрин.
