мой замысел…
Все, громко возликовав, стали собирать свои пожитки. Часовые были сняты, и вот уже Джироламо выступил с застрельщиками. За ним следовал Альтаверде с основной командой, а Чинтио замыкал тыл.
Ринальдо же, взяв гитару и ружье, направился в сопровождении двух псов в ту сторону, куда в прошлую ночь ушел отшельник.
Вскоре он обнаружил тропинку и заметил, когда тени уже стали длиннее, среди кустов, вблизи одного из горных хребтов, крышу небольшой хижины. Он зашагал к ней и, не дойдя еще до жилища, увидел отшельника, выкапывающего корешки.
Они поприветствовали друг друга, но оба выглядели несколько смущенными. Наконец старец спросил:
— Ты все еще не нашел проселочной дороги?
— Я ее еще не искал, — ответил Ринальдо. — Я искал тебя, чтобы попросить у тебя ночлега. Если моя просьба тебе не по душе, так я останусь ночевать, как и в прошлую ночь, под открытым небом.
— Переночевать у меня ты можешь, но… удобств у меня, признаться, никаких.
— Я всегда сумею устроиться как надо, — возразил Ринальдо, — особых удобств мне не требуется.
— Ложе из сена…
— Я не неженка. Ты же видел, что в прошлую ночь я лежал на еще более жесткой постели. Моя судьба…
— Что гонит тебя в эту глушь? — спросил отшельник.
— Позволь мне не отвечать на твой вопрос.
— Ну что ж. Коли ты удовольствуешься тем, что найдешь в хижине, так ступай за мной.
Ринальдо молча последовал за отшельником в его скит. Чистой и милой была тесная та горница. Два-три столика и несколько стульев — вот и вся ее обстановка. На одном из столов — латинская Библия и распятие. На другом — вязанье со спицами. Старец убрал его, заметив, что гость внимательно разглядывает работу. А потом на некоторое время вышел из горницы.
Когда он вернулся с зажженной лампой, Ринальдо вынул из принесенных сумок несколько бутылок вина, поставил их на стол и сказал:
— За стаканом вина мы познакомимся ближе.
— Знакомство двух-трех честных людей за бутылкой вина нередко становится очень и очень сердечным, — ответил старец. — Вино — это драгоценный напиток, который Небеса подарили людям. Оно украсит наш скромный ужин. Ведь я не могу предложить моему гостю ничего особенного, только сыр и хлеб, немного масла… Да еще дыня, которую я срезал только сегодня.
— С лихвой хватит для двоих. Хватило бы даже и для третьего, пожелай он отужинать с нами, — сказал Ринальдо.
Старец быстро переспросил:
— Для третьего? Есть еще кто-то, кто следует за тобой?
— Нет, никого. Но если здесь…
— Здесь, кроме меня, никого, ни единой души. Если не считать моей собачки и двух-трех горлиц.
Ринальдо молчал. Старец, однако, не унимался:
— Отчего пришла тебе в голову мысль, будто здесь кроме меня есть еще кто-то?
Ринальдо усмехнулся, выдвинул ящик стола и показал на вязанье.
— Ах, это! — Старец улыбнулся. — Да, это вязанье и вправду принадлежит одной особе, которая, однако, не живет у меня. Она забыла его здесь на столе сегодня утром.
Старец оставил гостя, чтобы принести свое простое угощение.
Ринальдо же тем временем осмотрелся внимательнее. Он открыл дверь, ведущую в маленькую каморку. Здесь было ночное ложе старца. Над ним меж двух картин, писанных масляными красками, висели несколько пистолетов. Ринальдо взял лампу, осветил картины и отпрянул, пораженный; с полотен на него глянули уже знакомые ему монахиня и офицер! Разительно схожи были эти картины с теми маленькими портретами из медальона, что передали ему утром как добычу. Ринальдо вышел из каморки и в задумчивости вернулся в горницу.
Старец, назвавший себя Донато, внес кушанья и, сотворив краткую молитву, сел со своим гостем к столу.
Они с аппетитом поели. Когда первая бутылка была выпита и вторая уже почата, завязался оживленный разговор.
— А теперь, — предложил Ринальдо, — поднимем бокал за здоровье третьей особы, живет она здесь или нет!
— За ее здоровье! — подтвердил Донато. — Но здесь она не живет. Примерно в часе пути отсюда, под горами, расположена мыза. Там и живет девушка, оставившая здесь свое вязанье. Она время от времени навещает меня.
— Она дочь мызника? — с интересом спросил Ринальдо.
— Его приемная дочь. Очень доброе, веселое создание. Я люблю ее отцовской любовью. Да, за ее здоровье!
Они чокнулись и выпили. Наступила пауза. Но в конце концов старцу вино вновь развязало язык, и он поинтересовался:
— Могу ли я спросить, откуда ты?
— Я — римлянин.
— Римлянин? Родился в самом Риме?
— Нет, родился я в деревне.
— Руку, земляк! Я тоже уроженец Рима. Но я не горжусь своей родиной. Неблагодарная это земля, — сказал сердито отшельник.
— Ты познал ее неблагодарность на собственном опыте? — Ринальдо испытующе посмотрел на него.
— Да, со мной там обошлись ужасно… Довольно! Я живу тут спокойно и простил своих врагов. В Риме не может больше быть истинных мужчин. Ценить их он не умеет. Римляне стали заносчивым, жестоким и несправедливым народом. А как они с тобой обходились?
Ринальдо не торопился с ответом.
— Мое несчастье породила моя собственная вина.
— Мне было бы легче, если бы я мог сказать то же самое. Но я страдал безвинно.
Ринальдо уже хотел было ему ответить, как вдруг они совершенно отчетливо услышали голоса. Голоса приближались. И вот уже в дверь застучали.
— Кто там? — крикнул Ринальдо не без замешательства.
Донато открыл окно.
— Отпирай! — закричали извне.
— У дверей стоят вооруженные люди, — сказал Донато. — Это могут быть полицейские стражники или солдаты. Если ты опасаешься их, так ступай в соседнюю каморку. Ты легко выберешься оттуда через окно в сад. А перелезешь через изгородь и свернешь направо — доберешься до скалы. Там, по левую руку, есть грот, в нем можешь спрятаться. Я же открою им дверь, чтобы они ничего не заподозрили.
Ринальдо подозвал к себе псов и шагнул в соседнюю комнату. Донато пошел открывать дверь скита.
В горницу ввалились шестеро вооруженных. Ринальдо слышал весь разговор, что происходил в горнице.
— Кто ты?
— Я — отшельник Донато.
— Есть здесь кто-нибудь еще?
— Я живу здесь один.
— Ты нас знаешь?
— Откуда мне знать вас?
— Ты нас боишься?
