сделать эту задачу более приятной. Согласны?
— Согласен, — я взял руку, которую она мне протянула. — И какова же ваша программа?
— Вы не против чего-нибудь… крепенького?
— Например? — осторожно спросил я.
— Немного психовоздействия.
Я снисходительно улыбнулся.
— Не робейте, — сказала она с легкой насмешкой. — Здесь нет ничего противозаконного.
— Вот уж не думал, что вы принадлежите к людям, которым нужны сверхчувственные впечатления».
— И вы совершенно правы, — она тихонько похлопала меня по руке. — Просто доктор Коллинзворт сказал, что это необходимо вам, дорогой.
«Кортикал-клуб» был скромным одноэтажным зданием, примостившимся между двумя гигантами головокружительной высоты из стекла и бетона. Перед входом толклись шумные подростки, иногда описывали круги на своих старых аэрокарах по пустынным дорожкам или скидывались, чтобы кто-то из компании получил возможность совершить стимуляционное «путешествие».
В салоне, за бокалом вина или слушая музыку и плохо скрывая свое нетерпение, ждали клиенты. Особенно много там было пожилых женщин, заметно стеснявшихся своей слабости, но тем не менее полных нетерпения. Клиентов моложе тридцати пяти лет было мало; это доказывало, что молодые редко нуждаются в подобном бегстве от действительности.
Мы подождали, пока Дороти заказывала служительнице дорогой маршрут-тандем, после чего нас препроводили в весьма комфортабельную комнату: старинные ковры, стереофоническая музыка, теплый душистый воздух.
Мы опустились на бархатную кушетку. Дороти прижалась ко мне, положив голову мне на грудь. Волосы ее пахли просто чудесно. Служащий опустил шлемы и оставил пульт контроля возле Дороти.
— Расслабься, я все сделаю сама, — шепнула она, стараясь дотянуться до ручек.
По десяткам электродов модулированные электрические импульсы потекли в соответствующие мозговые центры. Маленькая комната, ковры, даже запахи — все это исчезло, как пух, унесенный ветром.
Бледная лазурь неба простиралась над изумрудным морем, лениво накатывающим волны на песчаный пляж. Вода нежно покачивала меня. Это не было иллюзией. Ничто не позволяло усомниться в достоверности, в полной реальности происходящего, хотя все ощущения были всего лишь результатом возбуждения соответствующих нервных центров. Таков эффект кортикального[2] психовоздействия.
Позади меня послышался переливчатый смех: я обернулся, и мне в лицо полетели теплые соленые брызги.
Дороти поплыла назад. Я попытался ее догнать, но она нырнула, блеснув наготой загорелого тела.
Мы поплыли под водой. Один раз мне удалось схватить ее за щиколотку, но она выскользнула, гибкая и грациозная, как русалка.
Я вынырнул, отфыркиваясь.
На пляже я заметил Джинкс Фуллер, которая пристально смотрела в море. Ветер играл ее юбкой, на лицо ей падали волосы. Дороти вынырнула рядом со мной и сразу увидела Джинкс. Она снова нырнула, сказав: «Это место никуда не годится».
Внезапно наступила темнота: теперь мы с Дороти мчались на лыжах по белоснежному склону горы, и тугой воздух бил нам в лицо и сыпал снежную пыль.
Я притормозил, чтобы обогнуть кочку; девушка не удержалась на ногах и полетела кувырком. Я остановился и вернулся к ней.
Она рассмеялась, подняла защитные очки на лоб и обвила руками мою шею.
Но я упорно смотрел прямо перед собой. Я заметил Джинкс, безмолвно и задумчиво выглядывающую из-за запорошенной снегом разлапистой ели. В этот тревожный момент я почувствовал наконец ненавязчивое и незаметное присутствие мыслей Дороти, которые зондировали один за другим слои моего сознания.
Я забыл об эффекте резонанса, происходящего во время кортикального психовоздействия, который способен заставить одного из участников добровольно высказать свои самые потаенные мысли.
Я моментально вскочил с кушетки и сорвал с головы шлем.
Дороти сделала то же самое и беспечно пожала плечами.
— Нельзя упрекать девушку за то, что она хочет попытать счастья, ведь правда?
Я попробовал хоть что-нибудь прочитать на ее лице. Успела ли она погрузиться в мои мысли достаточно глубоко, чтобы понять, что я остаюсь с Сичкином только для того, чтобы саботировать его сговор с партией?
ГЛАВА 8
Впервые за многие недели я не думал о смерти Фуллера. Воображаемые инциденты, последовавшие за ней, были всего лишь дурным сном, ночным кошмаром, который рассеивают долгожданные лучи солнца. Благодаря Эверт! Коллинзворту я словно возвратился из далекого путешествия.
Псевдопаранойя. Это было абсолютно логично, и я удивлялся, что ни Фуллер, ни я не предусмотрели, что тесный контакт с симулятором и его слишком уж правдоподобными маленькими жителями может неожиданно и весьма опасно повлиять на психику.
— Конечно, неясностей еще хватало. Например, было необходимо сделать так, чтобы Дороти поняла, что наше стимуляционное «путешествие» ни к чему меня не обязывает. Опыт не оказался неприятным, но продолжать его я не собирался. Особенно сейчас, когда я бессознательно понял важность уз, которые связывали меня с Джинкс. Должно быть, Дороти тоже поняла это, что я и заметил на следующее утро.
— Кстати, о вчерашнем вечере, — начала она деловито. — Как я вам сказала, у нас обоих были свои дела. А я должна выполнять свою работу честно. У меня просто нет выбора.
Я подумал о том, какой дамоклов меч Сичкин подвесил над ее головой. Мой был обоюдоострым: угроза углубленного расследования полицией причин смерти Фуллера, в котором я буду фигурировать в качестве козла отпущения, и возможное запрещение Сичкином использования симулятора в социологических целях.
— Теперь, когда мы поставили точки над «i», — сказала она уже менее холодно, — недоразумений больше не будет, — она еще больше смягчилась и даже положила свою руку на мою. — И вполне возможно, что мы еще испытаем вместе много приятного, Дуг.
Я остался совершенно холодным, так как не знал, что именно она сумела уловить в моих мыслях и, соответственно, пересказать Сичкину.
Мои опасения полностью подтвердились два дня спустя, когда Сичкин вызвал меня в свое логово.
Его роскошный аэрокар мягко приземлился на взлетно-посадочной платформе сто тридцать третьего этажа центральной башни «Предприятий Сичкина». Он лично ждал меня у входа в свой кабинет.
Подхватив под руку, он провел меня по мягчайшему ковру к широкому окну, напротив которого стоял его письменный стол, отделанный золотой инкрустацией. Город расстилался у нас под ногами, теряясь в легком тумане, среди которого плавали маленькие пушистые облачка.
Он заговорил совершенно неожиданно:
— Наш закон против опросов общественного мнения не пройдет на этой сессии. Его рассмотрение отложили. Тут что-то не так.
Я едва удержался от улыбки, поняв, что он проиграл. Только угроза этого закона сдерживала
