место были привлекательны и полны жизненных сил.
— Цирману надо быть крайне осторожным, — хмыкнула Элизабет. — Все женщины с ума сходят по этому жирному старому борову, у которого из ушей пучками растут волосы. В средневековье его бы посадили на кол. — Этими словами Элизабет всегда закрывала тему «Цирман».
— Нет худа без добра. — Так ее всегда заканчивала я; в конце концов без него я никогда бы не познакомилась с Бенедиктом.
— Нужно сделать его жуткие порядки достоянием общественности, — предложил Петер.
— Лучше похлопочи о месте у него, — посоветовал Бенедикт.
— Этого Петер не будет делать, — решительно заявила Элизабет.
Поколение гурманов вместе с Аннабель и Сольвейг вернулось из сада и расселось по местам.
Господин Энгельгардт провозгласил:
— Секрет оптимального меню: после каждого блюда ты сыт ровно столько времени, сколько длится ожидание следующего.
Сольвейг теперь сидела на коленях Аннабель. Аннабель взяла указательный палец дочери и направила его на Нико:
— Это Нико. Ты хочешь поиграть с Нико?
— Не хочу, — отрезала Сольвейг, — я хочу вина.
— Эй, а вот и наш детский шницель, — воскликнула Аннабель наигранным голосом мудрой матери, взяла маленькие ладошки Сольвейг в свои руки и захлопала ими.
Детский шницель оказался филе из спинки косули с перечной подливкой и лисичками, а к нему вкуснейшее, нежнейшее картофельное пюре.
— Я хочу жареной картошки, — объявила Сольвейг.
— Сольвейг, пойдем на кухню, у меня там для тебя есть что-то вкусненькое, — позвала моя мать и поднялась.
— Поешь сначала, — обиженно сказала госпожа Энгельгардт, — соус становится невкусным, когда остынет.
Сольвейг уже умчалась на кухню. Мать со своей тарелкой бросилась ей вдогонку.
— Дело дрянь, — пробурчала Аннабель, — взрослые заливаются спиртным, конечно, и ребенку хочется вина.
За спинкой косули последовала новая порция дифирамбов в честь госпожи Энгельгардт.
— Подождите, сначала попробуйте десерт, — сказала та. — Сегодня у нас щербет с персиками и кофейный крем с лесной малиной.
— Я должен поцеловать повариху в малиновые губки, — воскликнул господин Энгельгардт, обошел вокруг стола и осуществил свое намерение.
Госпожа Энгельгардт поцеловала мужа в ответ:
— Но перед этим еще будет сыр.
— А не выпить ли нам сперва «Одеви»? У нас есть на выбор «Одеви де фрамбуаз» и «Одеви де пеш». Кто что будет пить? — спросил отец.
— Я, пожалуй, выпью и то, и другое! — воскликнул Нико. — Неважно, как это называется!
Это были крепкие настойки — малиновая или персиковая. Бенедикту позволили изображать официанта с белой салфеткой на согнутой руке.
Господин Энгельгардт непременно хотел сам подать сыр, он вкатил на сервировочном столике блюдо с разными сортами сыра и кусочками масла в форме сердец.
— Виола, что вам предложить? Острый или мягкий? Что вы предпочитаете?
Я абсолютно не разбираюсь в сырах, но мне совсем не хотелось демонстрировать это перед публикой.
— Я съем все, что вы мне порекомендуете, — выкрутилась я.
— Прекрасно. — Господин Энгельгардт опытной рукой разложил шесть кусочков сыра по краю моей тарелки. Потом показал на верхний ломтик: — Пожалуйста, сначала съешьте этот сыр, а потом двигайтесь по часовой стрелке.
— А почему?
— Сыр, который, образно говоря, лежит на цифре «двенадцать», самый нежный. Остальные расположены по часовой стрелке в порядке нарастания остроты. — Он указал на кусочек, лежавший как бы на цифре «десять». — Это очень острый, вызревший сыр из козьего молока. Его съешьте в последнюю очередь, иначе испортите всю вкусовую гамму.
Как это изысканно! После сыра, чтобы не лопнуть, мы еще выпили «Одеви».
И вот наконец десерт: кофейный крем с малиной и горьким шоколадным соусом. И еще тарелка с двенадцатью обжаренными половинками персиков и персиковым щербетом. Сольвейг пришла в такой восторг, что была только в состоянии вскрикивать: «Я! Я! Я!»
Мать подала кофе.
Нико потребовалась четвертая рюмка настойки, чтобы привести в порядок пищеварение.
— Даже не предполагал, что пять рюмок водки могут так изменить человека! — воскликнул он и уставился на мать Бенедикта.
— Но, господин Нико, я не пила пяти рюмок водки, — возмутилась та. — Бенедикт может это подтвердить!
— Не вы, — заржал Нико, — я! Ха-ха-ха! Бенедикт может это подтвердить!
— А теперь настало время для большого сюрприза! — Отец поднялся. Мать тоже встала. — Но сначала я хотел бы произнести пару слов, — начал отец. Мать снова села. — Дорогая Виола, дорогой Бенедикт, — он выдержал паузу, — я с трудом подыскиваю слова. Поскольку вы оба начинаете совместную жизнь… Собственно, вы уже ведете совместную жизнь… И уезжаете не на чужбину, наоборот, оба возвращаетесь в давно обжитые места, на землю вашего детства и юности… И тем не менее это шаг в новую жизнь! Закончена студенческая пора, Виола! — Отец сделал такое лицо, словно открывал Америку. — И поэтому мы с мамой подумали, что тебе, нашей младшей дочери…
Младшая дочь! Можно подумать, что он воспитал целый девичий пансион.
— …сделаем подарок к новой жизни. Подарок, который осветит твой путь, сделает его ярче! Который будет напоминать тебе родительский дом и блестяще сданный экзамен. И который будет сопровождать тебя, надеемся, всю твою жизнь. — Долгая пауза. — Вот все, что я хотел сказать. — Отец был очень тронут собственной речью. Все захлопали.
— Я сгораю от нетерпения, — сказала мать.
— Еще не все, мне нужна помощь сильных мужчин, — объявил отец.
— А Виола пусть подождет на кухне, — добавила мать, — и закрой дверь. Мы тебя позовем!
Итак, я отправилась на кухню. Через затворенную дверь доносились смех и звон.
— Лишь бы все получилось! — воскликнула мать. Зазвенело тише.
— Не бойтесь, это нормальная проводка! — это голос Петера.
— Лишь бы все получилось! — опять моя мать. Все крикнули: «Раз, два — взяли!», и вновь раздался звон.
Тут в кухню ворвалась Сольвейг.
— Мне уже можно выходить, Сольвейг?
— Я хочу вина! — Сольвейг топнула ногой. Она была на грани очередного припадка бешенства.
Я испугалась, что племянница испортит мне сюрприз, и поэтому по примеру сестры сказала вкрадчивым голосом:
— Если ты покараулишь в коридоре, чтобы не пропустить, когда меня позовут, я тебе тут же принесу вина.
На кухонном столе стояло то, что нужно: бордовый вишневый сок. Я наполнила стакан и отнесла его девочке.
— Я хочу вина! — с искаженным от ярости лицом она бросилась на пол.
— Это вино, — кротко сказала я.
— Я хочу рюмку на ножке!
На ножке? Ах, вот чего ей хотелось! Я вернулась на кухню, перелила сок в бокал и вынесла его
