при происходивших в древности государственных переворотах, нежели при правильном и прочном государственном устройстве нашего времени, при котором едва ли могло бы повториться торжество Александра или падение Дария. Но особенным несчастьем для византийских монархов было то, что они должны были остерегаться внутренних врагов без всякой надежды на внешние завоевания. Андроника низвергла с вершины человеческого величия смерть более ужасная и более позорная, чем смерть самых низких злодеев; но и самые знаменитые из его предшественников заботились не столько о прибыли, которую можно было получить от врагов, сколько о вреде, который могли им причинить их подданные. Армия была безчинна без мужества, народ был мятежен без свободы; варвары теснили империю и с Востока, и с Запада, а утрата провинций привела к окончательному порабощению столицы.
Весь ряд императоров, от первого Цезаря до последнего Константина, занимает период времени в пятнадцать с лишком столетий, и ни одна из древних монархий — ни Ассирийская, ни Мидийская, ни та, которая находилась под властью преемников Александра,— не представляет примера столь продолжительного существования, ни разу не прерывавшегося владычеством иностранного завоевателя.
ГЛАВА XLIX
Введение, почитание и гонение икон.— Восстание Италии и Рима.— Светская власть пап.— Завоевание Италии франками.— Поклонение иконам восстановлено.— Характер Карла Великого и его коронование.— Восстановление и упадок римского владычества на Западе.— Независимость Италии.— Государственное устройство Германии. 726-1378 г.н.э.
Излагая церковные события в связи с политическими, я не придавал первым из них самостоятельного значения и рассматривал их только по отношению ко вторым, а такая точка зрения привела бы к благотворным результатам, если бы она служила руководством не только для исторического повествования, но и для действительной жизни. Я умышленно предоставил любознательности пытливых богословов и восточную философию гностиков, и мрачную бездну предопределения, и благодати, и совершающееся при евхаристии странное превращение изображения тела Христова в самое тело. Но я старательно и с удовольствием описывал те факты из церковной истории, которые имели существенное влияние на упадок и разрушение Римской империи, как-то распространение христианства, организацию католической церкви, гибель язычества и секты, возникшие из таинственных споров о Троице и Воплощении. Во главе фактов этого разряда следует поставить поклонение иконам, вызвавшее такие горячие споры в восьмом и девятом столетиях, так как вопрос, касавшийся народных суеверий, привел к восстанию Италии, к светскому владычеству пап и к восстановлению Римской империи на Западе.
Первые христиане чувствовали непреодолимое отвращение к иконам, которое можно объяснить их происхождением от иудеев и их враждой к грекам. Закон Моисеев строго запрещал изображать Божество в каком бы то ни было виде, и избранный народ твердо держался этого правила и в принципе, и на практике. Остроумие защитников христианства изощрялось над безрассудными идолопоклонниками, преклонявшимися перед произведениями своих собственных рук,— перед теми бронзовыми или мраморными фигурами, которые, будь они одарены умом и способностью двигаться, скорее, должны бы были сами встать со своих пьедесталов, чтобы преклониться перед творческими дарованиями художника. Может быть, некоторые из гностиков, только что перешедших в христианскую религию и еще не вполне освоившихся с новыми верованиями, воздавали статуям Христа и св.Павла такие же мирские почести, какие они воздавали статуям Аристотеля и Пифагора; но религия, которую публично исповедовали католики, всегда была одинаково безыскусственна и духовна, и о поклонении произведениям живописи впервые упоминает в своем порицании Иллиберийский (Эльвирский) собор через триста лет после начала христианской эры. При преемниках Константина среди спокойствия и роскоши, в которых жила победоносная церковь, самые осторожные из епископов снисходили до того, что допускали для пользы толпы явное суеверие, а после уничтожения идолопоклонства их уже не сдерживало опасение унизительных сравнений. Введение культа символических изображений началось с поклонения Кресту и мощам. Святых и мучеников, к которым верующие обращались с мольбами о заступничестве, стали помещать по правую сторону от Господа, а вера народа в щедрые и даже сверхъестественные милости, которые можно было получать у их гробниц, приобретала неопровержимую санкцию в благочестии тех пилигримов, которые посещали и целовали эти безжизненные останки, напоминавшие о прошлых заслугах и страданиях. Но еще более интересным, чем череп или сандалии, напоминанием об усопшем святом служило верное изображение его особы или его лица рукой искусного живописца или скульптора. И для семейных привязанностей, и для общественного уважения были во все века приятны эти изображения, так хорошо отвечавшие требованиям человеческого сердца; изображениям императоров воздавались не только гражданские, но даже почти религиозные почести; менее блестящий, но более искренний почет оказывали статуям мудрецов и патриотов, а эти мирские добродетели, эти блестящие прегрешения исчезали в присутствии тех святых людей, которые умерли за свое небесное и вечное отечество. Первые попытки были осторожны и нерешительны, и поклонение этим почтенным изображениям допускалось с целью просветить людей невежественных, воспламенить усердие в людях равнодушных и удовлетворить предрассудки перешедших в христианство язычников. С медленной, но неизбежной постепенностью почести, которые воздавались оригиналу, были перенесены на копию; благочестивые христиане стали молиться перед изображениями святых, и в католическую церковь снова вкрались языческие обыкновения становиться на колени, зажигать светильники и курить ладаном. Красноречивое свидетельство видений и чудес разгоняло колебания людей рассудительных или благочестивых, и казалось естественным, что произведения живописи, которые говорили, двигались и проливали кровь, были одарены божественной силой и могли считаться достойными религиозного поклонения. Самая смелая кисть должна была дрожать при отважной попытке изобразить определенными очертаниями и красками бесконечного Духа, Предвечного Отца, который объемлет и сохраняет всю вселенную. Но суеверные люди легче примирялись с изображениями и почитанием ангелов, и в особенности Сына Божия, в той человеческой форме, которую они соблаговолили принять на земле. Второе лицо Троицы облеклось в действительное и смертное тело; но это тело вознеслось на небеса, и если бы его почитатели не имели перед глазами его изображения, духовное поклонение Христу могло бы заглохнуть перед видимыми мощами и изображениями святых. Такое же снисхождение требовалось и было допущено в пользу Девы Марии: место ее погребения было неизвестно, а легковерие греков и латинов освоилось с мыслью, что ее душа и ее тело перенесены на небо. Употребление икон и даже поклонение им твердо установились в конце шестого столетия; их горячо чтила пылкая фантазия греков и азиатов; Пантеон и Ватикан были украшены эмблемами нового суеверия; но к этому подобию идолопоклонства более равнодушно относились на Западе и грубые варвары, и арианское духовенство. Резко выдающиеся телесные формы тех бронзовых или мраморных изваяний, которыми были наполнены древние храмы, оскорбляли фантазию или совесть исповедовавших христианство греков, и потому изображения красками, как обходившиеся без всяких выпуклостей, всегда считались более приличными и невинными.
Достоинство и эффект копии зависит от ее сходства с оригиналом; но первобытным христианам не были знакомы подлинные черты лица Сына Божия, его матери и его апостолов; статуя, находившаяся в Палестине, в городе Панеаде, хотя и считалась за изображение Христа, но, по всей вероятности, была статуей какого-нибудь светского спасителя, а гностики и их нечестивые памятники подвергались осуждению, так что фантазия христианских артистов могла руководствоваться только тайным подражанием какому-нибудь языческому образцу. При таком затруднительном положении одна смелая и ловкая выдумка одним разом удостоверила и сходство изображения, и безупречность воздаваемого ему поклонения. Новая надстройка из вымыслов была возведена на популярном фундаменте той сирийской легенды о переписке Христа с Авгарем, которая пользовалась такой известностью во времена Евсевия и от которой так неохотно отказались ее новейшие защитники. Епископ Кесарийский упоминает о послании Авгаря к Иисусу Христу, но, к крайнему удивлению, умалчивает об изображении Христа — о том верном отпечатке его лица на плате, которым он наградил веру царственного иноземца, обратившегося за помощью к его дару исцелять больных и предложившего ему укрыться от злобы иудеев в укрепленном городе Эдессе. Чтобы объяснить,
