Закат и падение Римской империи. Том 5

только при его сыне Константине, и хотя одержавшее верх ханжество клеймит его названием сборища безумцев и атеистов, но в дошедших до нас отрывках из его постановлений заметны многие признаки и здравомыслия, и благочестия. Прения и декреты нескольких провинциальных соборов послужили мотивом для созыва вселенского собора, который собрался в константинопольских предместьях и состоял из трехсот тридцати восьми епископов европейских и анатолийских, так как патриархи Антиохийский и Александрийский находились в рабской зависимости от халифа, а церкви италийские и западные были устранены римским первосвященником от общения с греками. Этот Византийский собор присвоил себе название и власть Седьмого вселенского собора; однако даже в этом названии выражалось признание шести предшествовавших соборов, потративших столько труда на то, чтобы дать католической церкви прочную организацию. После серьезных шестимесячных прений триста тридцать восемь епископов единогласно утвердили и подписали постановление, что все видимые символические изображения Христа, за исключением тех, которые употребляются при евхаристии, должны считаться или богохульными, или еретическими; что поклонение иконам есть извращение христианства и возвращение к язычеству; что все такие памятники идолопоклонства должны быть или уничтожены, или изглажены и что всякий, кто откажется выдать предметы своего личного суеверия, провинится в ослушании церкви и императору. В своих громких выражениях преданности они превозносили заслуги своего мирского искупителя и поручили исполнение наложенных ими духовных кар его усердию и правосудию. На Константинопольском соборе, точно так же, как и на всех предшествовавших, воля монарха служила руководством для верований епископов; но я склонен думать, что в настоящем случае значительное большинство прелатов пожертвовало своими тайными убеждениями внушениям надежды и страха. Среди продолжительного мрака суеверий христиане давно уже отдалились от чистоты евангельского учения, и им уже нелегко было отыскать настоящий путь, чтобы выпутаться из лабиринта. Поклонение иконам — по меньшей мере в воображении людей благочестивых — было неразрывно связано с почитанием Креста, Святой Девы, святых и мощей; эту священную почву заволакивали тучи чудес и видений, а умственные нервы — любознательность и скептицизм притупились от привычки повиноваться и верить. Самого Константина обвиняли в том, что он дозволял себе или подвергать сомнению, или отрицать, или осмеивать мистерии католиков; но эти мистерии составляли неотъемлемую принадлежность и публичных, и личных верований его епископов, и самый смелый иконоборец должен был чувствовать тайный страх, нападая на памятники народного благочестия, посвященные его небесным заступникам. Во время реформы шестнадцатого столетия свобода и знание уже успели расширить все человеческие способности; жажда новизны заглушила уважение к старине, и окрепшая духом Европа могла относиться с пренебрежением к тем призракам, которые наводили ужас на болезненное и раболепное малодушие греков.

О скандальном возникновении отвлеченных еретических мнений народ узнает только из звуков церковной трубы; но поругание и уничтожение видимых предметов религиозного поклонения в состоянии заметить люди самые невежественные и в состоянии принять за оскорбление люди самые хладнокровные. Свое первое нападение Лев направил на изображение Христа, висевшее при входе во дворец над воротами. К воротам была приставлена лестница, но ее с яростью опрокинула толпа фанатиков и женщин; они с благочестивым восторгом смотрели, как виновники святотатства падали с высоты и разбивались о мостовую, а преступникам, справедливо потерпевшим наказание за убийство и мятеж, они воздали такие же почести, какие воздавались древним мученикам. Исполнение императорских Эдиктов вызвало частые мятежи в Константинополе и в провинциях; сам Лев подвергался опасности; его командиров убивали, и чтобы подавить народное волнение, гражданские и военные власти должны были употреблять самые напряженные усилия. Многочисленные острова Архипелага, который называли Святым морем, были наполнены иконами и монахами; местные жители без колебаний отказались от повиновения врагу Христа, его матери и святых; они вооружили флот из шлюпок и галер, развернули свои священные знамена и смело направились к константинопольской гавани с целью посадить на престол человека, более приятного и Богу, и народу. Они рассчитывали на содействие чудес, но их чудеса оказались бессильными против греческого огня, и после того, как их флот был разбит и сожжен, их беззащитные острова оказались в полной зависимости от милосердия или от правосудия победителя. Сын Льва предпринял на первом году своего царствования экспедицию против сарацин, а в его отсутствие и столицей, и дворцом, и императорским престолом завладел честолюбивый поборник православия, его родственник Артавасд. Поклонение иконам было торжественно восстановлено; патриарх или отказался от прежнего притворства, или скрыл свои убеждения, и права узурпатора были признаны и в новом, и в старом Риме. Константин укрылся в своих родных горах; но он спустился оттуда во главе отважных и преданных Исавров и в решительной победе восторжествовал и над военными силами, и над предсказаниями фанатиков. Его продолжительное царствование наполнено шумными спорами, заговорами, взрывами взаимной ненависти и сценами кровавого мщения; для его соперников служило мотивом или предлогом преследование иконопочитателей, и если им не удавалось украсить себя мирской диадемой, зато греки награждали их венцом мученичества. В каждом явном или тайном изменническом покушении на его власть император усматривал непримиримую ненависть монахов — этих верных рабов суеверия, которому они были обязаны своими богатствами и своим влиянием. Они молились, произносили проповеди, отпускали грехи, воспламеняли умы и составляли заговоры; пустыни Палестины изливали поток ругательств, а перо последнего из отцов греческой церкви, св.Иоанна Дамаскина, обрекло тирана на гибель и в этой жизни, и в будущей. Я не имею достаточно досуга для того, чтобы исследовать, чем монахи вызвали и в какой мере они преувеличили свои действительные или мнимые страдания и скольких из них жестокосердие императора лишило жизни или какого-нибудь члена тела, глаз или бороды. От наказания отдельных лиц император перешел к уничтожению монашеского сословия, а так как это сословие было и богато, и бесполезно, то стимулом для его мстительности могло служить корыстолюбие, а оправданием патриотизм. Страшное имя и миссия его главного надсмотрщика Дракона возбуждали ужас и отвращение среди черной братии; религиозные общины были закрыты, их здания были обращены в магазины или в бараки; земли, движимость и скот были конфискованы, и судя по тому, что делалось в наше время, нетрудно поверить, что монастырские мощи и даже библиотеки сделались жертвами своеволия и злобы. Вместе с запрещением носить монашеское одеяние и посвящать себя монашеской профессии было строго запрещено публичное и приватное поклонение иконам, и, как кажется, все подданные Восточной империи или, по меньшей мере, все лица духовного звания были обязаны торжественно отрекаться от идолопоклонства.

Терпеливый Восток против воли отрекся от своих священных икон; но к ним было сильно привязано и их с энергией защищало независимое рвение итальянцев. По своему рангу в церковной иерархии и по своей юрисдикции константинопольский патриарх и римский папа были почти равными. Но греческий прелат был домашним рабом господина, который одним наклонением головы мог возвести его из монастыря на патриарший престол или низвести с этого престола в монастырь. Напротив того, римские епископы, живя вдали от двора и среди опасностей, которыми грозило им соседство варваров, свыклись с мужеством и свободой; благодаря тому, что они избирались народом, они были дороги римлянам; благодаря своим большим доходам они были в состоянии приходить на помощь и общественным нуждам, и нуждам бедняков, а слабость или небрежность императора заставляла их сообразовываться и в мирное, и в военное время с тем, чего требовала безопасность их города. В школе несчастий римский первосвященник мало-помалу усваивал и добродетели, и честолюбие монарха; все равно, вступал ли на престол св.Петра итальянец, грек или сириец, все они отличались одним и тем же характером и держались одной и той же политики, и когда Рим лишился и своих легионов, и своих провинций, его верховенство было восстановлено гением и фортуной пап. Все согласны в том, что в восьмом столетии их владычество было основано на мятеже и что этот мятеж вызвала и оправдала иконоборческая ересь; но поведение Григория II и Григория III во время этой достопамятной распри различно оценивают их друзья и недруги. Византийские писатели единогласно утверждают, что вслед за бесплодным предостережением они объявили об отделении Востока от Запада и лишили нечестивого тирана как доходов с Италии, так и верховной власти над этой страной. Бывшие свидетелями торжества пап, греческие писатели говорят об этом отлучении от церкви в еще более ясных выражениях; а так как они были более сильно привязаны к своей религии, чем к своему отечеству, то они не порицают, а хвалят усердие и православие этих апостольских преемников. Вступавшиеся за римское правительство, новейшие писатели охотно ссылаются и на эту похвалу, и на этот прецедент; кардиналы Бароний и Беллармин превозносят этот великий и славный пример низложения коронованного еретика, а