обыкновенно бывает холодно. В то время как жители Рима предавались своей горести, Стефан III принял великодушное решение лично посетить дворы лангобардский и франкский и смягчить несправедливые требования врага или же возбудить в своем доброжелателе сострадание и негодование. Облегчив тревожное положение народа молебнами и проповедями, он пустился в это утомительное путешествие вместе с послами французского монарха и греческого императора. Король лангобардов был неумолим, но его угрозы не могли ни заглушить жалоб, ни замедлить поездки римского первосвященника, который перебрался через Пеннинские Альпы, остановился для отдыха в аббатстве св. Маврикия и затем поспешил опереться на правую руку своего покровителя — на ту руку, которая никогда не поднималась напрасно ни для войны, ни для дружбы. Стефан был принят как бесспорный преемник апостола на первом собрании, происходившем на Марсовом или Майском поле, понесенные им обиды были изложены перед благочестивой и воинственной нацией, и он обратно переправился через Альпы, но уже не просителем, а завоевателем во главе франкской армии, которую вел сам король. После слабого сопротивления лангобарды испросили заключения позорного для них мира; они поклялись возвратить римской церкви ее владения и впредь уважать ее святость, но лишь только Айстульф избавился от присутствия франкской армии, он позабыл о данном обещании и не позабыл лишь своего унижения. Он снова окружил Рим своими войсками, а Стефан, опасаясь утомить усердие своих заальпийских союзников, подкрепил свою жалобу и просьбу красноречивым письмом, написанным от имени и от лица самого св. Петра. Апостол обратился к франкскому королю, духовенству и знати, как к своим детям, и уверял их, что хотя он умер телом, он еще жив духом; что они теперь внимают и должны повиноваться голосу основателя и защитника римской церкви, что святая Дева, ангелы, святые, мученики и все небесные рати единогласно поддерживают просьбу папы и признают обязанность исполнить ее, что богатство, победа и рай будут наградой за это благочестивое предприятие и что осуждение на вечное мучение будет наказанием за их нерадение, если они допустят, чтобы его гробница, его храм и его народ подпали под власть вероломных лангобардов. Вторую экспедицию Пипин совершил так же быстро и так же успешно, как первую: св. Петр был удовлетворен, Рим снова спасен, а Айстульф научился уважать справедливость и искренность под бичом иноземного повелителя. После этого двоекратного наказания лангобарды томились в течение почти двадцати лет в бессилии и в упадке. Однако они еще не смирились духом так, как этого требовало их положение, и вместо того, чтобы усвоить приличные для побежденных мирные добродетели, беспрестанно тревожили римлян своими притязаниями, отговорками и нашествиями, которые они предпринимали необдуманно и оканчивали без славы. Их издыхавшую монархию теснили с одной стороны религиозное рвение и благоразумие папы Адриана I, а с другой гений, фортуна и могущество Пипинова сына, Карла Великого; эти герои церкви и государства были связаны между собой формальным союзом и личной дружбой, а в то время, как они попирали ногами побежденных, они прикрывали свои действия самой благовидной маской справедливости и умеренности. Альпийские проходы и стены Павии были единственным оплотом лангобардов; первые были захвачены сыном Пипина врасплох, а вторые были со всех сторон окружены, и после двухлетней блокады последний из монархов лангобардского происхождения передал победителю свой скипетр и свою столицу. Под владычеством иноземного короля лангобарды сохранили свои национальные законы и сделались скорее братьями, чем подданными франков, которые были одного с ними германского происхождения и по крови, и по нравам, и по языку.
Взаимные одолжения пап и Каролингов составляют важное звено, связующее древнюю историю с новой и светскую с церковной. Защитников римской церкви влекли к завоеванию Италии и благоприятный случай, и благовидное право, и желания населения, и мольбы и интриги духовенства. А самые драгоценные дары, полученные династией Каролингов от пап, заключались в звании короля Франции и римского патриция.
I. Под церковной монархией св. Петра народы снова стали привыкать к мысли, что им следует искать на берегах Тибра и королей, и законы, и оракулов своей будущности. Франков смущало то, что ими управлял не тот, кто носил титул их правителя. Вся сущность королевской власти находилась в руках майордома Пипина, и его честолюбию ничего не доставало, кроме королевского титула. Его враги были подавлены его мужеством; его друзья размножились от его щедрости, его отец был спасителем христианства, а основанные на его личных заслугах притязания были облагорожены преемственным владычеством четырех поколений. Титул и призрак королевской власти еще сохранялись за последним потомком Хлодвига, слабым Хильдериком, но его устарелое право было годно лишь на то, чтобы служить орудием для мятежа; нация желала восстановить безыскусственность в государственном устройстве, а Пипин, который был и подданным, и высокородным, желал упрочить свой ранг и обеспечить судьбу своего рода. Майордома и знать привязывало к призраку королевского достоинства клятвенное обещание верности; потомство Хлодвига было в их глазах чисто и свято, и они отправили к римскому первосвященнику от общего имени послов с просьбой рассеять их сомнения или снять с них данное обещание. Интересы преемника двух Григориев, папы Захария, побуждали его решить это дело в пользу просителей, и он объявил, что народ имеет право соединить в одном и том же лице королевский титул и королевскую власть, что несчастный Хильдерик должен быть принесен в жертву общественной безопасности и что его следует низложить, обрить и заключить на остальное время его жизни в монастырь. Франки приняли удовлетворявший их желания ответ за мнение казуиста, за приговор судьи или за прорицание пророка: род Меровингов исчез с лица земли, и Пипин был поднят на щите по воле свободного народа, привыкшего исполнять его законы и сражаться под его знаменем. Его коронование было совершено, с папского одобрения, дважды: в первый раз верным слугой пап, апостолом Германии св. Бонифацием, а во второй раз признательными руками Стефана III, возложившего на голову своего добродетели диадему в монастыре Сен-Дени. Помазание царей Израильских было ловко приспособлено к этому коронованию; преемник св. Петра присвоил себе характер божеского посланника, германский вождь превратился в помазанника Божия, и этот иудейский обряд распространился и до сих пор сохранился благодаря суеверию и тщеславию новейшей Европы. Франков освободили от их старой клятвы, но им и их потомству пригрозили страшной анафемой в случае, если бы они вздумали еще раз прибегнуть к свободному избранию короля или если бы они избрали короля не из святого и дос-тохвального рода Каролингов. Эти короли стали наслаждаться своим величием, не заботясь об опасностях, которые могли угрожать им в будущем; секретарь Карла Великого утверждал, что франкский скипетр был передан в другие руки властью пап, а папы со своей стороны стали ссылаться при самых смелых предприятиях на этот знаменитый и успешный акт своей светской юрисдикции.
II. Вследствие изменений, происшедших и в нравах, и в языке, римские патриции были далеки от того, чем был Сенат Ромула, а лица, служившие при дворе Константина, не имели никакого сходства ни с самостоятельными республиканскими сановниками, ни с теми патрициями, которые считались фиктивными родителями императора. Когда полководцы Юстиниана снова присоединили к империи Италию и Африку, важность и опасное положение этих отдаленных провинций потребовали личного присутствия верховного правителя; его называли безразлично то экзархом, то патрицием, а юрисдикция этих равеннских наместников, занимавших особое место в хронологии монархов, простиралась и на город Рим. После восстания Италии и утраты экзархата бедственное положение римлян принудило их пожертвовать некоторой долей из независимости. Но даже в этом случае они воспользовались своим правом располагать своей собственной судьбой, и декреты Сената и народа возложили почетное звание римского патриция сначала на Карла Мартелла, а потом и на его потомков. Вожди могущественной нации могли бы пренебречь раболепным титулом и второстепенной должностью, но владычество греческих императоров прервалось, и между тем как императорский престол оставался вакантным, папа и республика возложили на этих вождей еще более блестящую миссию. Римские послы поднесли этим патрициям, как залог и символ верховенства, ключи от раки св. Петра и священное знамя с правом и обязанностью развертывать его на защиту церкви и города. Во времена Карла Мартелла и Пипина Лангобардское королевство, отделяя Рим от франкской монархии, угрожало его безопасности, но вместе с тем охраняло его свободу, и слово 'патриций' обозначало лишь титул, заслуги и доброжелательство этих отдаленных покровителей. Могущество и политика Карла Великого уничтожили врага римлян, но дали им повелителя. В свое первое посещение столицы он был принят со всеми почестями, какие прежде воздавались представителю императора экзарху, а радость и признательность папы Адриана I прибавили к этим почестям некоторые новые украшения. Лишь только папа узнал о неожиданном прибытии монарха, он отправил к нему навстречу, почти за тридцать миль от столицы, римских должностных лиц и представителей городской знати со священным знаменем. На расстоянии одной мили от города вдоль Фламиниевой дороги выстроились в линию так называемые
