Признательность Каролингов была соразмерна с этими одолжениями, и с их именем навсегда связано название спасителей и благодетелей римской церкви. Старинное достояние этой церкви, заключавшееся в имениях и домах, превратилось благодаря их щедрости в светское владычество над городами и провинциями, и уступка экзархата была первым плодом побед Пипина. Айстульф со вздохом уступил свою добычу. Ключи и заложники главных городов были переданы франкскому послу, который сложил их, от имени своего повелителя, у гробницы св. Петра. Экзархат, в самом широком смысле этого слова, обнимал все итальянские провинции, подчинявшиеся императору и его наместнику, но в строгом смысле слова он обнимал территории Равенны, Болоньи и Феррары; его неразделенной принадлежностью была Пентаполия, простиравшаяся вдоль Адриатики от Римини до Анконы и проникавшая внутрь страны до хребта Апеннинов. По поводу этой уступки папу строго осуждали за честолюбие и корыстолюбие. Из христианского смирения ему, быть может, следовало бы отказаться от земного царства, которым он едва ли мог бы управлять, не отказываясь от присущих его званию добродетелей. Верный подданный или даже великодушный враг, быть может, обнаружил бы менее нетерпения получить свою долю из отнятой у варваров добычи, и если бы император поручил Стефану потребовать от его имени возвращения экзархата, я не стал бы защищать папу от обвинения в измене и вероломстве. Но по строгому смыслу законов всякий может, без нарушения своего долга, принять то, что его благодетель дает ему без нарушения справедливости. Греческий император уступил или утратил свое право на экзархат, а меч Айстульфа был сломлен более сильным мечом Каролингов. Не из-за иконоборцев Пипин предпринимал две заальпийских экспедиции, подвергая опасности и самого себя, и свою армию, завоеванные им страны составляли его собственность, и он имел полное право их отчуждать, а на докучливые протесты греков он благочестиво возражал, что никакие человеческие соображения не заставят его отобрать то, что он подарил римскому первосвященнику за отпущение своих грехов и для спасения своей души. Этот великолепный подарок был предоставлен папе с правами верховного и абсолютного владычества, и мир впервые увидел христианского епископа, облеченного прерогативами светского монарха — правом назначать должностных лиц, отправлять правосудие, налагать подати и пользоваться богатствами равеннского дворца. Во время распада Лангобардского королевства жители герцогства Сполетского, желая найти убежище от бури, стали стричь на голове волосы по римской моде, признали себя служителями и подданными св. Петра и этим добровольным подчинением округлили церковные владения до того объема, который они имеют в настоящее время. Этот таинственный объем был расширен до неопределенных размеров словесным или письменным даром Карла Великого, который в первую минуту упоения победой лишил и самого себя, и греческого императора тех городов и островов, которые некогда входили в состав экзархата. Но когда он после удаления из Италии более спокойно размыслил о том, что сделал, он стал смотреть с недоверием и с завистью на усиливавшееся могущество своего церковного союзника. Исполнение и его собственных обещаний, и тех, которые были даны его отцом, было почтительно отклонено: король франков и лангобардов вступился за неотчуждаемые права империи и как при его жизни, так и перед его смертью, и Равенна, и Рим стояли в списке его столичных городов. Владычество над экзархатом улетучилось из рук пап; они нашли в равеннских архиепископах опасных внутренних соперников; дворянство и простой народ не хотели подчиниться игу священника, и среди неурядицы того времени папы могли лишь сохранять в своей памяти старинное притязание, которое они снова предъявили и осуществили в более благоприятную эпоху.
Подлог служит пособием для слабости и лукавства, и могущественные, но невежественные варвары нередко запутывались в сетях церковной политики. Ватикан и Латеран были арсеналом и мастерской, где, смотря по надобности, фабриковались или скрывались разнообразные коллекции подложных или неподдельных, искаженных или подозрительных документов, клонившихся к поддержанию интересов римской церкви. В конце восьмого столетия какой-то апостолический книжник, а может быть, и знаменитый Исидор, составил декреталии и дарственный акт Константина, — эти два магических столба, поддерживавших духовное и светское владычество пап. Об этом достопамятном даре мир впервые узнал из послания, в котором Адриан I убеждал Карла Великого подражать щедрости и воскресить имя великого Константина. Легенда гласит, что римский епископ св. Сильвестр исцелил первого христианского императора от проказы и омыл его водою крещения, и никогда ни один врач не получал более великолепной награды. Его царственный новокрещенец будто бы покинул резиденцию и владения св. Петра, объявив о своем намерении основать на Востоке новую столицу и уступив папам в полное и вечное владение Рим, Италию и западные провинции. Этот вымысел вел к самым выгодным для пап выводам. Греческие монархи оказывались узурпаторами, а восстание Григория превращалось в предъявление прав на наследство, законно ему принадлежавшее. Папы слагали с себя долг признательности, а то, что называлось пожалованием Каролингов, оказывалось не более как справедливым и обязательным возвращением небольшой части церковных владений. Верховенство Рима впредь не могло зависеть от прихотливого народного выбора, и преемники св. Петра и Константина усвоили верховную власть и прерогативы Цезарей. Так велики были невежество и легковерие того времени, что этот нелепейший из вымыслов был принят с одинаковым уважением и в Греции, и во Франции и до сих пор входит в число постановлений канонического права. Ни императоры, ни римляне не были способны обнаружить подлог, уничтожавший права первых и свободу последних, и единственное сопротивление исходило от одного Сабинского монастыря, оспаривавшего в начале двенадцатого столетия подлинность и законную силу будто бы сделанного Константином дара. При возрождении знаний и свободы подложность этого документа была доказана пером красноречивого критика и римского патриота Лоренцо Валлы. Его современники были удивлены его отвагой, отзывавшейся святотатством, но таково безмолвное и непреодолимое влияние рассудка, что прежде, чем вымерло следующее поколение, эта басня была отвергнута презрением историков и поэтов и безмолвным или сдержанным порицанием со стороны защитников римской церкви. Даже папы снисходительно насмехались над народным легковерием; но вымышленное и устарелое право до сих пор придает их владычеству некоторую святость и благодаря той же фортуне, которая была так благосклонна к Декреталиям и к Сивиллиным оракулам, здание не рухнуло даже после того, как был разрушен его фундамент.
Между тем как папы упрочивали в Италии свою независимость и свое владычество, почитание икон, бывшее первой причиной восстания, было восстановлено в Восточной империи. В царствование Константина V совокупные усилия властей светской и церковной сломили древо суеверий, но не вырвали его корня. Тот разряд людей и тот пол, которые всех более склонны к благочестию, питали тайную привязанность к идолам (так называли в ту пору иконы), и сердечный союз монахов и женщин одержал решительную победу над рассудком и авторитетом мужчины. Лев IV поддерживал, хотя и с меньшей энергией, религию своего отца и своего деда; но его жена, красивая и честолюбивая Ирина, впитала в себя фанатизм афинян, унаследовавших от своих предков не столько их философию, сколько их идолопоклонство. При жизни ее супруга эти влечения разжигались от опасности и от необходимости их скрывать, и ее предприимчивость ограничивалась тем, что она оказывала покровительство нескольким любимым монахам, которых заставляла покидать их пещеры и возводила в звание восточных митрополитов. Но лишь только она стала властвовать от своего собственного имени и от имени своего сына, она более серьезно занялась уничтожением иконоборцев, и первым шагом к тем гонениям, которые она впоследствии воздвигла, был всеобщий Эдикт о свободе совести. При возвращении монахам их прежнего влияния тысячи
