когда их спрашивают, почему же те же самые громы не разразились над древними Неронами и Юлианами, они отвечают, что слабость первобытной церкви была единственной причиной ее терпеливой покорности. В этом случае и любовь, и ненависть имели одни и те же последствия, а ревностные протестанты, стараясь возбудить в монархах и высших сановниках негодование и опасения за их власть, настоятельно указывают на наглость и измену двух Григориев в отношении к их законному государю. За этих пап вступаются только умеренные католики, принадлежащие большей частью к галликанской церкви, которые чтят святого, не одобряя его преступного деяния. Эти заурядные защитники короны и митры удовлетворяются тем, чтобы истина фактов была согласна с правилами справедливости, со Священным Писанием и с традицией, и ссылаются на свидетельство латинов и на биографии и послания самих пап.
До нас дошли два подлинных послания Григория II к императору Льву, и хотя их нельзя признать за безукоризненные образцы красноречия и логики, они представляют портрет или, по меньшей мере, маску основателя папской монархии. 'В течение десяти безупречных и счастливых лет,— пишет Григорий императору,— мы ежегодно находили утешение в ваших императорских письмах, собственноручно вами подписанных пурпуровыми чернилами; они служили священным залогом вашей привязанности к православным верованиям наших предков. Как прискорбна происшедшая перемена! как ужасен скандал! Теперь вы обвиняете католиков в идолопоклонстве и этим обвинением обнаруживаете ваше собственное нечестие и невежество. К этому невежеству мы вынуждены приспособлять грубость нашего слога и наших аргументов; достаточно начального знакомства со священными книгами, чтобы привести вас в замешательство, а если бы вы поступили в учебное заведение и сознались в вашей вражде к нашему культу, то азбуки добродушных и благочестивых детей полетели бы в вашу голову'. После такого приличного приветствия папа приступает к объяснению общепринятого отличия древних идолов от христианских икон. Первые были фантастическими изображениями призраков или демонов в такое время, когда истинный Бог еще не явил себя ни в какой видимой форме; а вторые суть подлинные изображения Христа, его матери и его святых, доказавшие множеством чудес невинность и достоинство воздаваемого им поклонения. Папа, должно быть, считал Льва человеком совершенно невежественным, так как позволял себе утверждать, что иконы были в употреблении со времен апостольских и что в их присутствии происходили совещания шести соборов католической церкви. Он извлекает более благовидный аргумент из обладания иконами и из вошедшего в обыкновение их почитания. Григорий находит, что ввиду существующей в христианском мире гармонии нет надобности созывать вселенский собор, и откровенно сознается, что такие собрания могут быть полезны только в царствование православных монархов. Бесстыдному и бесчеловечному Льву, более виновному, чем еретики, он рекомендует спокойствие, молчание и слепое повиновение его духовным руководителям, константинопольскому и римскому. Затем первосвященник устанавливает пределы властей светской и церковной. Первой он подчиняет тело, второй — душу; меч правосудия, говорит он, находится в руках светского должностного лица; более страшное орудие отлучения от церкви вверено духовенству, а при исполнении своей божественной миссии ревностный к своему долгу сын не будет щадить своего преступного отца, и преемник св.Петра имеет законное право карать земных царей. 'О тиран! Вы нападаете на нас с мирским оружием в руках; будучи безоружны и беззащитны, мы можем только умолять князя небесной рати Христа, чтобы он ниспослал на вас дьявола для уничтожения вашего тела и для спасения вашей души. Вы с безрассудным высокомерием объявляете: я отправлю в Рим мои приказания; я разобью вдребезги изображение св.Петра, и Григорий, подобно своему предшественнику Мартину, будет приведен, как ссыльный, в цепях к подножию императорского трона. Молю Бога, чтобы я мог идти по стопам святого Мартина! Но да послужит участь Константа предостережением для гонителей церкви! После того как сицилийские епископы подвергли тирана заслуженному осуждению, он погиб под тяжестью своих грехов от руки домашнего служителя, а этого святого до сих пор чтят скифские народы, среди которых он окончил в ссылке свою жизнь. Но мы обязаны жить для назидания и ободрения верующих, и мы не в таком положении, чтобы ставить нашу безопасность в зависимость от исхода сражения. Хотя вы и неспособны защищать ваших римских подданных, вы, быть может, воспользуетесь близостью города от берега моря и подвергнете его опустошению; но мы можем удалиться из него на расстояние двадцати четырех стадий в первую лангобардскую крепость, и тогда вам придется гоняться за ветром. Разве вам не известно, что власть пап служит узами единения и мирной посредницей между Востоком и Западом? Взоры всех народов устремлены на наше смирение, и они чтят как земного Бога апостола св.Петра, изображение которого вы грозите уничтожить. Христа и его наместника чтят даже отдаленные и независимые западные государства, а в настоящую минуту мы готовимся посетить одного из самых могущественных монархов этих стран, изъявившего желание получить из наших рук таинство крещения. Варвары подчинились владычеству евангелия, между тем как вы одни не хотите внимать голосу пастыря. Раздражение этих благочестивых варваров дошло до исступления, и они горят нетерпением отомстить за угнетения, которым подвергается церковь на Востоке. Откажитесь от вашего необдуманного и пагубного предприятия; размыслите, проникнитесь страхом и раскайтесь. Если же вы будете упорствовать в ваших намерениях, мы будем невиновны в пролитии крови, которое будет последствием этой борьбы; пусть ответственность за эту кровь падет на вашу собственную голову'.
Первое нападение Льва на константинопольские иконы было совершено в присутствии прибывших из Италии и с Запада иноземцев, которые со скорбью и негодованием рассказывали своим соотечественникам о святотатстве императора. Но когда появился его декрет, воспрещавший поклонение иконам, они стали трепетать за своих домашних богов; изображения Христа и Святой Девы, ангелов, мучеников и святых были удалены из всех итальянских церквей, и римскому первосвященнику было предоставлено выбирать или императорскую милость в награду за покорность, или лишение сана и ссылку в наказание за неповиновение. Ни религиозное рвение, ни политические соображения не дозволяли ему колебаться, и высокомерный тон, с которым Григорий отвечал императору, доказывает, или то, что он был убежден в истине своей доктрины, или то, что он располагал достаточными средствами для сопротивления. Не полагаясь ни на мотивы, ни на чудеса, он отважно взялся за оружие для борьбы с общественным врагом, и своими пастырскими посланиями предупредил итальянцев и об угрожавшей опасности, и о том, чего требовал от них долг. По этому сигналу Равенна, Венеция, города экзархата и Пентаполса вступились за дело религии; их военные силы, и морские и сухопутные, состояли большей частью из туземцев, которые умели воодушевить и наемных иноземцев патриотизмом и религиозным рвением. Итальянцы клялись жить и умереть на защиту папы и святых икон; римское население было привязано к своему духовному отцу, и даже лангобарды пожелали иметь свою долю заслуг и выгод в этой священной войне. Самым изменническим делом, но вместе с тем и самым явным доказательством озлобления было уничтожение статуй самого Льва, а самой выгодной мерой со стороны мятежников было задержание итальянских податей и лишение императора той власти, которую он незадолго перед тем употребил во зло, наложив новую поголовную подать. Благодаря избранию должностных лиц и наместников сохранилась прежняя форма управления, а общее негодование было так сильно, что итальянцы намеревались выбрать православного императора и отвезти его в константинопольский дворец в сопровождении флота и армии. В этом дворце римских епископов, второго и третьего Григория, осудили как виновников мятежа и пытались арестовать или лишить жизни путем обмана или силой. И начальники гвардии, и герцоги, и экзархи приезжали в Рим с тайными поручениями или пытались овладеть им; они высаживались с иноземными войсками, а иногда встречали содействие со стороны местного населения, и суеверные неаполитанцы должны краснеть от стыда, вспоминая, что их предки вступались в ту пору за ересь. Но благодаря своему мужеству и своей бдительности римляне отражали все эти тайные или явные нападения; греки терпели неудачи и платились за них своей жизнью; их вождей подвергали позорной смерти, а папы, несмотря на свою склонность к милосердию, отказывали этим преступным жертвам в своем заступничестве. В Равенне уже давно происходили между жителями различных кварталов кровавые распри, вызванные наследственной ненавистью; религиозный спор доставил их взаимной вражде новую пищу, но приверженцы икон были более многочисленны, а экзарх, попытавшись сдержать этот поток, лишился жизни среди народного мятежа. Желая наказать это гнусное злодеяние и восстановить свое владычество в Италии, император отправил в Адриатическое море флот и армию. После разных неудач и задержек, причиненных ветрами и морскими волнами, греки высадились неподалеку от Равенны; они грозили опустошить преступную столицу и принять за образец или даже превзойти строгость Юстиниана II, который наказал Равенну за одно из ее прежних восстаний тем, что отдал в руки палача пятьдесят самых знатных ее жителей. Женщины и духовенство, облекшись во власяницы и посыпав свои головы пеплом,
