получившего особое развитие понятия убеждения , ни в коей мере синонимом убежденности не являющегося и отражающего не оценку достоверности знания, а личностно-ценностно-моральные установки), то французское conviction очень часто используется именно как особенный синоним certitude.
Conviction (n. f.) – позднее заимствование из христианской латыни (XVI век) – произошло от convictio – «убедительный факт», «доказательство того, что кто-то побежден кем-то» (от convincere). Слово первоначально употреблялось в юридической сфере в соответствии со старым значением глагола convaincre – как «доказательство чьей-либо виновности». Затем оно попало в обиходный лексикон и стало обозначать уверенность в чем-либо, во множественном числе слово употребляется, когда речь идет об общественном мнении и религии (DHLF).
В современном языке это слово обозначает, во-первых, улику, доказывающую чью-либо вину, и, во-вторых, согласие разума с чем-либо, основанное на очевидных доказательствах, и происходящую от этого уверенность (R1). Таким образом, conviction рассматривается как первый этап certitude. Важной особенностью и certitude , и conviction является то, что оба эти понятия исторически связаны с фактическим доказательством подлинности какого-либо предмета или факта и, таким образом, происходят от реальности, а не от сверхтрансцендентной веры.
Conviction, будучи, очевидным образом, первым этапом уверенности, не имеет такой четкой классификации, трактующей разновидности этого вида убеждения в зависимости от способов и опоры на то или иное знание. Сочетаемость conviction в большей степени характеризует его как чувство, по-французски говорят: ressentir une conviction, proclamer son conviction, épouser une conviction («принять убежденность в том виде, в каком она существует»), intime conviction («внутреннее убеждение, чувство») и пр. Conviction не может быть inébranlable (непоколебимым), именно потому, что, являясь первой ступенью уверенности и в большей степени чувством, подвержено колебаниям. У conviction есть и коннотативный образ крепости, и коннотативный образ опоры.
Сочетаемости этих двух понятий имеют существенные пересечения, однако существует описанный нюанс, все-таки не позволяющий нам согласиться со словарем Lexis, квалифицирующим certitude как чувство, а conviction – как состояние. Для такого подхода, очевидно, существуют определенные основания – прежде всего, вероятно, тот факт, что conviction может быть более длительным, чем certitude. Однако и то, и другое, с нашей точки зрения – чувства, сопровождающие оценку достоверности знания и информации.
Assurance (n. f.) в первоначальном употреблении было тесно связано со значениями соответствующего глагола, произошедшего от народно-лагинского assecurare, обозначавшего «защищать» (DE). Первые значения во французском языке связаны с действием по отношению к человеку – защищать, помещать в безопасность. Затем с XII века у этого понятия появляется психологический оттенок – успокаивать, вызывать доверие. В это же время формируется второе принципиальное значение глагола, связанное с интеллектуальной деятельностью человека, – «убеждать, уверять».
С XII по XVI век assurance употребляется в точном соответствии с глагольным употреблением. В старофранцузском и среднефранцузском слово обозначает гарантию мира, перемирие (до XVI века), а также клятву верности (DAF). С XVI века слово начинает обозначать уверенность в себе. Значение «страховка, страхование» пришло из мореходства и развилось в XVII веке (DHLF).
Средневековая иконология дает нам лаконичное описание образа, характеризующего это понятие: «Женщина с оливковым венком на голове, спит сидя, в правой руке держит копье, на левую руку опирается щекой, локтем опирается на колонну» (Cd). Эта аллегория явственно свидетельствует о том, что интересующее нас значение возникло значительно позже, после эпохи рационализма и Просвещения.
В современном языке это слово имеет следующие значения:
1) чувство безопасности;
2) чувство уверенности, уверенность в себе;
3) чувство уверенности или внутренней убежденности;
4) обещание или гарантия, которую кто-то берет перед кем- то;
5) контракт, где страхующая сторона берет на себя обязательства перед страхуемой стороной (RI).
Из истории этого слова и из его современных значений мы видим, что, в отличие от certitude и conviction, assurance связано не с идеей подлинности факта (и по переносу – с идеей знания или информации), а с идеей безопасности, происходящей от того, что сильный защищает слабого. Assurance обозначает уверенность через спокойствие, то есть через другую эмоцию, а не через рациональную оценку достоверности знания. Assurance – понятие социализированное, именно этим фактом объясняется его особенное развитие в государственно-социальной сфере.
Безусловно, из трех понятий, которыми мы переводим русскую уверенность , слово assurance по сути своего значения отстоит от русского слова максимально далеко.
Интерперсональный характер значения этого слова дополнительно подчеркивается его сочетаемостью.
По-французски говорят:
donner, fournir, exiger, prendre, montrer de ¡’assurance;
inspirer ¡’assurance a qn;
perdre son assurance;
vivre dans I ’assurance de;
s ’appuyer sur I ‘assurance de;
assurance ferme, formelle (TLF, Rl, DMI, DGLF, ФРФС).
Из приведенной сочетаемости видно, что главный образ, сопровождающий понятие assurance – это образ опоры, столь хорошо представленный и описанный в средневековой иконологии. Однако эта опора мыслится в современном языке скорее как палка, нежели как колонна, ее можно потерять, потребовать, дать кому-либо, на нее можно опираться, она должна быть прочной. Единственный контекст выходит за рамки этого образа – vivre dans I‘assurance de – и возвращает нас, возможно, к описанному ранее образу крепости. Ассоциирование уверенности с палкой, опорой представляется вполне логичным, если учесть тот факт, что неуверенность и сомнение и во французском, и в русском языках ассоциируются с неустойчивостью и колебанием. Палка, являясь дополнительной точкой опоры, добавляет человеку устойчивости, связанной с состоянием уверенности (различные символические системы ассоциируют палку с мировой осью, с позвоночником человека, с жизнью и мудростью (5, 6, 7), однако мы в силу недостаточности информации не беремся комментировать подобные трактовки).
Обобщим сказанное.
Русскому слову уверенность наиболее часто ставятся в соответствие французские certitude, conviction и assurance.
Русская уверенность связана с русским понятием веры, состоянием иррациональной убежденности в истинности чего-либо. Иначе говоря, за русской уверенностью стоит иррациональное когнитивное состояние, подчеркивающее слабость разума в решении важнейших экзистенциальных проблем. В русском языке уверенность овеществляется и мыслится как опора и, как и всякая эмоция, персонифицируется, одушевляется. Во французском же языке ни одно из этих понятий не связывается с иррациональным когнитивным состоянием, а напротив, всячески рационализируется. Так, certitude – уверенность, основанная на фактах, причем в зависимости от качества факта язык и сознание предлагают нам классификационную сетку certitude; conviction – убеждение-уверенность– этимологически связано с идеей победы над кем-либо, а в современном языке имеет также значение улики, то есть также основывается на объективных данных; assurance – понятие, связанное с идеей защиты, безопасности, это уверенность-безопасность, происходящая от соответствующих гарантий.
Таким образом, мы можем констатировать, что уверенность в двух рассматриваемых языках понимается совершенно различной, в русском – с опорой на веру, во французском – с опорой на факт. Однако и русское слово, и его французские переводные эквиваленты находятся в рамках общего коннотативного поля: русская уверенность ассоциируется с опорой, французская – с крепостью-опорой, однако эта крепость имеет четкие очертания и структуру. Эти понятия, так же, как и предыдущие, позволяют нам увидеть четкую рационалистическую ориентированность французского сознания.
Русскому слову сомнение однозначно ставится в соответствие
