четыре трупа, рухнувшие на грязный снег.
Рассредоточившись по обеим сторонам дороги, приставными шагами двинулись к лагерю – Мо оставили с арабом.
– Сволочь ты, дядь Толь, – с горечью пробормотал Антон, прислушиваясь к странной тишине в лагере – характерными звуками скрытой работы ночного снайпера здесь даже и не пахло. Не визжал никто, не стонал, заходясь от боли, не палил предсмертно в небо. – Саботажник фуев!
Спустя пять минут выяснилось, что Антон несколько погорячился, обвиняя шефа в манкировании служебными обязанностями. Да, не хотел этого полковник, всем сердцем противился, но… так уж был устроен: если брался за какую-то работу, то делал ее от и до без сучка и задоринки…
Два трупа обнаружили у домика для бойцов. Оба обращены головами к перевалу, лежат на животе. Как и следовало ожидать, выскочили посмотреть, кто там прется в такой неурочный час. На пятачке у зинданов валялся третий, уткнувшись простреленной башкой в столб навеса. Больше на улице никого не было.
Полковник сидел на крылечке командирского домика и нервно курил. Завидев Антона, подскочил, дурашливо приложил руку к голове, сортирным голосом отрапортовал:
– Ваше приказание выполнено! Дама на месте! Четверо «двухсотых», один пленный, девять бойцов сучат копытами от нетерпения влиться в наши ряды, – полковник кивнул в сторону зинданов. – Так что транспорт вы кстати пригнали. Другие распоряжения будут?
– Не обижайтесь, дядь Толь, – виновато сказал Антон. – Простите засранца – ситуация так сложилась. Больше не буду.
– А больше и не надо, – меняя тон, буркнул полковник и кивнул Барину:
– Пошли, поможем девчонке…
В домике командира было скверно. Жарко натоплено, острая вонь свежего пороха и крови, стоны какие-то невнятные, керосинка тускловато чадит, придавая и без того зловещему зрелищу какую-то мистическую окраску. Справа от входа, в большой черной луже, лежал навзничь юный Мамад. В углу утробно скулил голый Руслан Умаев С простреленным бедром и скрученными за спиной руками. На кровати, скрючившись, как эмбрион, и тихонько подвывая, лежала нагая Ирина – грязная простыня под ней была сплошь испещрена свежими кровавыми пятнами.
– Ох ты ж, ублюдок ты вафельный!!! – разобравшись в ситуации, тихо процедил Антон и тотчас же прицелился из автомата в пах раненому Руслану. – Вот тут вы маленько промазали, дядь Толь. Тут надо было чуток повыше брать… Чего вы!
Это неудавшийся стерилизатор воскликнул от возмущения – Шведов, прикрыв собой Руслана, отвел ствол Антона в сторону.
– Мы его по-другому используем, – вкрадчиво сказал полковник, подмигивая соратнику.
– А! – озарился Антон. – Ну, конечно! Мы его Мо отдадим. Оч-чень хорошая мысль!
– Мы его вообще трогать не будем. И даже слегка полечим, – сказал полковник и, упреждая негодование младшего товарища, пояснил:
– Я про этого козлика кое-что знаю, Сыченок. Не торопись, он нам очень даже пригодится…
Глава 7.
В РАСЧЕТЕ…
…Кто роет яму, тот упадет в нее, и кто покатит вверх камень, к тому он воротится…
Соломон Мудрый
В начале марта в прессе и на телевидении появились сообщения о групповом побеге наших военных из чеченского плена. Версии об обстоятельствах сего геройского поступка поступали самые противоречивые, а сами герои, якобы ухайдокавшие целую банду и проломившие грудью себе дорогу через всю Ичкерию, отказывались от интервью либо скупо сообщали: сидели, надоело, всех подряд завалили и удрали. И отстаньте – ну вас в задницу. Нашлись умные товарищи, которые объяснили широкой публике: после длительного пребывания в плену психика молодых людей претерпевает необратимые изменения, они становятся нелюдимыми, угрюмыми, раздражительными, и чтобы провести полноценный курс психореабилитации, необходимо довольно длительное время. Так что – в самом деле – отстаньте.
– Орлы! – радостно потирал ладоши полковник Шведов. – Соколы! Не перевелись еще богатыри на Руси…
Ирине понадобилось что-то около двух недель, чтобы более-менее встать на ноги. Примерно столько же времени занял процесс переговоров с Лечи Умаевым – главой «Концерна» – на предмет равноценного обмена по принципу «голова на голову». Собственно, сами переговоры длились минут пять.
– Или ты его вытаскиваешь и полноценно отмазываешь от статьи, или мы пришлем тебе труп брата, – сразу поставил условие Шведов. И Лечи, не раздумывая, согласился.
А две недели понадобились, чтобы повернуть подмазанную следственную машину вспять и затем решить все премудрости с обменом.
Ирина к переговорам никакого интереса не проявляла – она проходила курс лечения в загородной резиденции своей подружки Вики и вообще ни с кем не желала общаться. Единственно, что она сказала Назаряну, который добровольно и бескорыстно оказывал Шведову всестороннюю помощь в подготовке обмена:
– Я хотела бы присутствовать при этом сама. И чтобы там обязательно был Ибрагим…
Сказано – сделано. Шведов звякнул Лечи, поставил еще одно условие – хочу Ибрагима. Тот выразил свое недоумение, но тут же был полковником одернут со всей суровостью: а сейчас не ты командуешь парадом, козлик, твоя задача – согласно головой кивать и все время говорить «да».
Обмен назначили на вторую субботу марта – как раз накануне, в пятницу, должны были освободить Александра Евгеньевича. Тут разлюбезный душка Назарян чуть было не подложил полковнику здоровенную свиноматку – и не по злому умыслу, разумеется, а сугубо из благих побуждений. В день освобождения он с Васей Петровым и его гвардией подкрался к СИЗО, устроил засаду и попытался свежевызволенного из узилища Александра Евгеньевича перехватить. Полковника об этом не предупредил – хотел сюрприз сделать и заодно показать себя: вы, мол, недотепы, тут мучились, напрягались, добывая материал для обмена, а мы – р-р-раз! И одним махом все решили.
Ну и не получилось, разумеется, ничего: супостаты не дураки, всю эту нездоровую возню вокруг СИЗО отследили вовремя и изъяли Александра Евгеньевича каким-то другим путем. А Лечи, когда Шведов ему позвонил, чтобы окончательно обговорить детали обмена, насмешливо попенял полковнику: дурью маетесь, мол, ребячеством страдаете. Несерьезные вы люди.
Полковнику было очень неудобно – за такие шалости он Назаряна нелицеприятно отчитал и пригрозил вообще отказаться от его услуг.
Все это время команда проживала в Балашихе, где каждый из санитаров ЗОНЫ имел целую кучу боевых братьев, как находящихся на службе Родине, так и пославших ее к известной матери (службу, разумеется, а не Родину; Родина, дорогие мои, – это святое!) и пробавлявшихся теперь на вольных хлебах. В этом районе наши парни чувствовали себя относительно комфортно – почти как дома. Приютил их в своей скромной усадьбе бывший сослуживец Антона, а ныне майор милиции Серега Обеснюк, который гарантировал полную безопасность пребывания и моментальное поступление информации, если вдруг кто-то начнет преступно интересоваться, чем это здесь занимаются такие загадочные молодые люди с суровыми лицами. Этот же Обеснюк помог в выборе фиктивного места обмена и подготовке основной позиции – занимаясь не первый год оперативной работой, он знал в Балашихе все ходы и выходы.
В субботу, к двенадцати часам дня, Шведов и Антон на полковничьем «Лендкрузере» подъехали в установленное место – на площадку небольшого парка, расположенного напротив универсального магазина.
Над Балашихой куражилась и непотребствовала первая мартовская оттепель. Прохожие, разъезжаясь ногами, подпрыгивали на талых лужицах и непечатно выражались при этом, мокрые с ног до голов дети с завидным упорством катали в парке рыхлых, как губка, снежных баб, с крыш капало, встопорщенные воробьи, обманувшись лживыми обещаниями погоды, вдохновенно орали про чистую любовь. Не про ту, что с контрацепцией и безо всяких франко-армянских глупостей, а про помытую в первой талой луже.
Супостаты были на месте. На площадке стоял «Мерседес-600» Лечи Умаева и… пестро раскрашенный милицейский «Форд».
– Листья дубовые падают с ясеня… – с большим недоумением продекламировал Антон.
