СССР в составе спортивной делегации, играли в шахматы на третьей доске. Космана зовут Рихард. Кто такой Львов, вы не знаете, вам следует выйти на явку и встретиться со связным. В случае невыхода связного на явку вот адрес для телеграммы в Минске: улица Типографская, дом 32, Осташевичу Николаю», — вновь прокручивал он в голове информацию Прохорова.
До выхода Глебова в музей оставалось около трех часов. Прохоров разрешил ему немного поспать, а сам направился в парк на то самое место, где позавчера они расстались со Свиридовым. Николай понимал, что вся ответственность за результат задуманной игры ляжет даже не на Климова, а, в первую очередь, на Федора Ильича. К сожалению, сам он был формально вне игры, но пытался делать все от него зависящее, чтобы не подвести старого друга. В этот раз первым на скамейке оказался Климов. С ходу, не теряя времени, он проинформировал Николая Николаевича об утверждении начальством плана оперативной разработки под условным названием «Шахматист». От позавчерашней горячности лейтенанта не осталось и следа, о деталях плана он рассуждал взвешенно и спокойно. Свиридов часто критиковал Климова за его кавалерийский подход к решению некоторых проблем, но в том-то и заключалась житейская мудрость, что горячность и недостаточная образованность подчиненного компенсировались рассудительностью и осторожностью грамотного руководителя. Свиридов как в воду смотрел, задержав Николая в Москве, поскольку теперь, во время нахождения капитана в командировке, Прохоров мог хотя бы чуть-чуть подменить его в плане влияния на Климова.
Николай Николаевич, в свою очередь, доложил лейтенанту результаты работы с Глебовым. Особо отметил, что им здорово повезло: Глебов, оказывается, неплохо играл в шахматы и учил в институте немецкий. В общем, по мнению Прохорова, для разового выхода на явку парень был готов.
— Я ведь чего еще опасаюсь? — выслушав товарища, медленно проговорил Климов. — Непрофессионал, он и есть непрофессионал. Вот вроде предупреждали его, чтобы из милиции никуда не заходил, а шел прямо на адрес, так он на тебе… я как чувствовал, подстраховался.
— Ну, на этот счет я ему доходчиво все объяснил. И потом — не забывай, в каком состоянии он вчера находился… слава богу, что так быстро все уразумел. Парень-то нормальный, хватка у него чувствуется. Не зря Свиридов глаз на него положил, — убежденно возразил Николай.
На лице Климова появилась гримаса, некое подобие улыбки, выдающей его внутреннее волнение. Он глянул на часы.
— Итак, у нас еще два часа в запасе. Поехали, пройдемся с ним по легенде. Как говорится, будем принимать вашу работу, товарищ Прохоров, — уже немного расслабившись, улыбнулся он.
Вечер выдался теплым. Весенний воздух был густо настоян на аромате нарождающейся листвы, зеленеющей травы. Весна в этом году чуть-чуть припозднилась и поэтому активно наверстывала упущенное. Прохоров с наслаждением вдыхал живительные запахи, приоткрыв дверь автомашины. Ожидая в тревожном нетерпении Климова, он в очередной раз почувствовал, как обостренно в такие мгновения человеческий организм воспринимает происходящие в природе изменения. Вот лежал бы он на балконе пузом кверху, нюхал бы свежий воздух и не находил бы в этом ничего особенного: воздух как воздух, понятное дело, весна пришла, грачи прилетели… «Болтун, — оборвал он сам себя. — Машина-то стоит во дворе городского дома и запахи здесь жилкомхозовские». Но, с другой стороны, он действительно ощущал дыхание весны, ее тончайшие ароматы. Видимо, организм устал от напряженного ожидания и улавливал только те запахи, которые успокаивали.
Где-то в темноте послышались торопливые шаги, и в нескольких шагах от машины возникла фигура Климова. Прохоров быстро выскочил ему навстречу.
— Ну что? — впился он глазами в лицо товарища.
— Никто не пришел, — мотнул тот головой.
— «Хвоста» за ним не было?
— Наружники говорят, не было. Он сейчас на квартире, они его будут караулить до утра.
— Слушай, Никита Кузьмич, надо сделать так, чтобы те из наружников, кто работал внутри музея, завтра внимательно следили за публикой. Может, кто из сегодняшних посетителей появится, — Прохоров уже думал о завтрашнем выходе.
— Николай Николаевич, давай завтра все обсудим. Я сегодня уже совсем никакой, — Климов действительно еле держался на ногах.
«Интересно, а Никита заметил, что весна на дворе?» — пришла Прохорову в голову мысль, от которой стало почему-то смешно.
— А ты чего такой веселый? — удивленно спросил Климов. Николай ничего не ответил, приобнял лейтенанта и повел к машине.
Глава двадцать четвертая
Воскресный день тянулся для Глебова мучительно долго. Время летело только тогда, когда утром пришли Прохоров и Климов и стали расспрашивать о каждом его вчерашнем шаге. Он даже взмок, попеременно отвечая то одному, то другому. Положительно оценив первый выход на явку и поставив задачу на сегодняшний вечер, Климов наказал Михаилу отдыхать, и они простились до вечера. Вот с этого момента время моментально сбавило скорость, потом поползло, а затем стало просто переваливаться с боку на бок. Поскольку выходить из квартиры ему не рекомендовали, то он начал искать какое-нибудь заделье: то принимался читать книжку, то пробовал решать шахматную задачу. Потом, наскоро приготовив обед из принесенных чекистами продуктов, поел и снова принялся за решение шахматной задачи. Но тщетно. Мысли вновь и вновь возвращались ко вчерашнему походу в музей. Он лег на кушетку и уставился в потолок. Странно… вот вчера он прекрасно себя чувствовал, если и волновался, так совсем чуть-чуть. А после того как вышло время и он покинул музей, так и вовсе успокоился. И спал спокойно. Сейчас же не мог ни на чем сосредоточиться.
Когда-то, еще в институте, один умный человек посоветовал ему в трудных ситуациях пытаться взглянуть на себя со стороны, проанализировать свое поведение с точки зрения стороннего человека. Ухватившись за эту идею, Михаил начал играть с этим посторонним человеком в вопросы и ответы. Почему он так спокойно пошел вчера на явку? Скорее всего, потому, ответил «посторонний», что ты наконец-то получил дело, аналогичное участию добровольцем в испанской войне. Опасности ты не боялся, потому что не представлял, как она выглядит. Да и Климов предупредил о том, что вся операция закончится, как только появится связник, а также о том, что со всех сторон Глебова будут страховать чекисты. Если добавить к этому невыветрившийся кураж Михаила в схватке с деревенским задавалой, то оставалось только с криком «Ура!» повязать всех шпионов и диверсантов и получить орден. А на встречу-то никто и не пришел… Ладно, если связника нет в Москве или он опоздал на встречу. Но, вероятнее всего, этого Лещинского просто проверяют. Тем более что у него физиономия как хохломская чашка расписана. А это значит, что призрачный противник, на встречу с которым он так бесшабашно шел вчера, превращался в умного и хитрого врага, не чета тому раненому, которого вчера утром наблюдал в больнице Глебов. Наверняка вчера в музее этот враг был где-то рядом и внимательно наблюдал за ним. Какой вывод сделал для себя враг после вчерашнего, им не известно. Вот поэтому сегодня Михаил идет на встречу уже с осознанием реальной опасности, которое, запрятавшись где-то в глубине души, и не дает ему покоя.
Что же в таких ситуациях рекомендовал тот умный человек из института? Переключить внимание на что-нибудь хорошее, греющее душу и отвлекающее от тягостных раздумий. Михаил стал перебирать варианты и вдруг поймал себя на мысли, что за последние два дня он только раз вспомнил про Анюту. И произошло это по дороге в музей, куда он шел с ощущением гордости за порученное дело. Глебов вдруг представил, как после удачно проведенной операции по поимке вражеских агентов его наградят и он соберет у себя дома друзей… как тогда, первого мая. Но в этот раз в центре внимания будет уже не сосед- комбриг, а он, Михаил Глебов. И это на него будут с восхищением глядеть девчонки, ловить его взгляд, упреждать его желания. А самым главным станет то, что Анюта перестанет относиться к нему как к младшему брату. Он это отношение чувствовал каким-то внутренним чутьем. Эта девушка, будучи моложе
