Отец Климент сжал ее ладонь в своей руке.
— Милая Флоран, Господь видит все! Он понимает, что тебе непременно нужно быть на похоронах, и сделает все, чтобы ты успела.
— А это в его силах? — прошептала Флоран. После того как Господь не уберег ее родителей, она боялась, что его всемогущество не так велико, как казалось прежде.
— Разумеется! — уверенно заявил отец Климент. — Ты посиди, а я схожу к дежурному. Попрошу, чтобы нас предупредили, когда объявят рейс.
Он усадил Флоран на скамейку и ушел.
Флоран огляделась — по стеклянному аквариуму аэропорта тут и там бродили люди. Кто-то уже нашел себе местечко в уголке на полу. Подложив под голову рюкзаки и портфели, пассажиры спали, читали газеты, разговаривали, ели. Непогода объединила людей, сделав то, что было не под силу религии и всевозможным политическим лозунгам.
Но сейчас Флоран было не до наблюдений. С той самой минуты, как она услышала трагическое известие, Флоран словно окаменела. Слезы дрожали в ее голосе, заполняли глаза, но Флоран делала все, чтобы вынести выпавшее испытание с достоинством, свойственным истинным христианам.
И все же она до конца не верила в то, что родителей больше нет. В ее голове эта мысль просто не умещалась. Стоило ей чуть-чуть отвлечься, как мама появлялась из глубины памяти — живая и невредимая. Следом выходил отец, величественный, неутомимый Грегори Рейд, человек, которого не любили конкуренты и обожали друзья, соседи, компаньоны, даже рабочие сталелитейного концерна.
Теперь их больше нет. Флоран никогда не услышит отцовского хрипловатого баритона, у нее в ушах не прозвенит нежное материнское сопрано. Нет, этого не может быть! Они живы, это какая-то ошибка, вскоре все узнают об этом.
Думая так, Флоран на мгновение забывала о неумолимости судьбы, рока и в сердце разгоралась надежда.
Отец Климент подошел неслышно.
— Флоран, пора! — Он положил руку ей на плечо.
— Что? Объявили рейс? — Флоран вскочила, с надеждой глядя на заснеженную взлетную полосу.
— Нет. — Климент покачал головой. — Дежурный сказал, что до утра рейса не будет, синоптики объявили штормовое предупреждение… — Он вздохнул. — Идет следующий циклон, еще сильнее предыдущего. Тебе следует отдохнуть.
— Нет-нет! — испуганно забормотала Флоран. — Я никуда не поеду! А вдруг погода переменится.
— Дежурный предупредит, я оставил ему номер телефона.
— Нет, я останусь здесь! — сказала Флоран. — Я буду сидеть в аэропорту, пока не объявят посадку.
— Но, Флоран, тебе нужно подкрепиться! Твои силы не безграничны! — мягко убеждал ее отец Климент. — В колледже тебя ждет матушка Сильвия… Да, кстати… — он сунул руку в карман и извлек перетянутой тугой резинкой сверток, — матушка Сильвия просила тебе передать.
— Что это?
Флоран отогнула край бумаги, заглянула внутрь.
— Письма, — вздохнул отец Климент. — Матушка Сильвия посчитала, что интенсивная переписка мешает твоему духовному росту, и решила передать письма только перед наступлением каникул.
— Письма? — Флоран вынимала из свертка плотные разноцветные конверты, не понимая, что делать — радоваться или грустить.
Все письма, за исключением одного или двух, принадлежали Риду. Так вот в чем причина того, почему она перестала получать письма от него! Рид вовсе не забывал о ее существовании, он писал ей так же, как прежде.
— Но… — ее глаза заволокло слезами, потому что она вдруг все поняла, — ведь, если мама с папой разбились, за штурвалом самолета был Рид, Значит, он… тоже… погиб?..
Она дышала с трудом. Кафельный пол начал уплывать из-под ног.
Если бы не отец Климент, она бы упала. Но его сильные руки ее удержали, кто-то тут же уступил Флоран место. Отец Климент усадил ее на скамейку, вынул из кармана пузырек с нашатырем, горсть таблеток.
— Пойдемте на воздух, — прошептала Флоран.
— Да-да! — кивнул Климент.
Они вышли на улицу. Небо затянули тучи. Ни звезды, ни проблеска. Бог надежно укрылся за крепостной стеной облаков.
Он не хотел слышать криков Флоран, видеть черноту ее невыносимого отчаяния.
Зато отец Климент слышал, как ее в горле заклокотало, заструилось рыдание. Слезы хлынули из глаз Флоран потоком. Она уткнулась ему в грудь.
— Поплачь, моя хорошая, поплачь! — тихо говорил отец Климент, гладя Флоран по волосам. — Тебе станет легче, мы сядем в машину и через пятнадцать минут будем дома… Отдохнем, примем душ, а завтра утром вернемся в аэропорт. Хорошо?
— Поехали! — кивнула Флоран.
Ей было все равно — она хотела добраться до постели и поскорее лечь. Укрыться с головой одеялом и попытаться уснуть. Оказаться в прежней жизни, где все живы, здоровы и веселы. Хотя бы на время, хотя бы на пару минут. Глухое безразмерное отчаяние точно бескрылая птица опустилось на ее сердце, не пуская туда свет.
С помощью отца Климента Флоран забралась в машину. Он запустил мотор, и мощный джип, разбрасывая снежные заносы, с шумом выехал со стоянки.
Они ехали в черноту ночи, навстречу неизбежности.
Флоран не знала, что ее ждет. Впереди была неизвестность, но главное — там не было надежды. О надежде пришлось забыть.
Пусть не навсегда. Но надолго.
Правда, в кармане пуховика лежали письма Рида. Много-много нежных, любящих слов, предложений, фраз, тысячи букв, которые можно пересыпать из ладони в ладонь, как груду бриллиантов, читать и перечитывать всю ночь, до утра.
А может быть, до конца жизни.
2
Шоссе вилось черной лентой. За рулем «крайслера» сидела Мэри Пиколь, бывшая танцовщица, нынешняя жена дяди Альберта.
Дядя сидел рядом с Флоран, недовольно глядя в окно.
— Пойми, мы не имели права ждать так долго. А вдруг нелетная погода держалась бы целую неделю? Ты же знаешь, Атлантика коварна…
— Тем более что мы хоронили их в закрытых гробах, — поддержала дядю Мэри. — Самолет упал с высоты тысячу метров. Сама понимаешь, ничего не осталось.
Дядя и его жена взывали к пониманию. Но Флоран ничего не понимала — она не понимала, почему родители умерли. Не понимала, почему метель мела все три дня, а как только родителей похоронили, снег прекратился как по мановению волшебной палочки. Не понимала, почему не могли подождать еще день, чтобы она могла взглянуть на лица самых близких людей на свете.
— Да и зачем тебе это видеть? — устало сказал дядя. Он сунул руку в карман, достал плоскую металлическую фляжку. Открутив пробку, сунул горлышко в рот, запрокинул голову. Худой остроконечный кадык жадно дернулся. В салоне остро запахло коньяком. — Я это пережил только благодаря заветной емкости! — сказал он, поболтав фляжкой перед глазами. — Флоран, это невыносимо! Может, выпьешь?
— Альберт, прекрати! — одернула его Мэри.
Дорога, присыпанная свежим снегом, уперлась в металлические ворота кладбища. Мэри подъехала
