колхозов ее не засыпали или хотя бы не навели мосты?»

Он стоял, переминаясь с ноги на ногу, и какая-то жалкая улыбка искажала его лицо и впалые щеки. Заговорил он тихо, будто про себя:

— 

Дурний я був! Лаявся тоди начальник, шо мы узялы Ев­гению Борисовну... Потим за перемогу анархизма був у батьки Махно, потим у Петлюри воював...

— 

А как там в Бандуровке?

— 

Хиба я знаю? Маты вмерла, а я у Кийв подався. На за- вигоди працював.

Силка рассказал, что в начале войны был мобилизован, как отступавшая в арьергарде его рота была почти целиком пере­бита, а оставшиеся попали в плен.

Добрый час мы беседовали, разгуливая вдоль колючей про­волоки. Его вид, интонации голоса, жесты, упорство, с которым он отстаивал свои убеждения, и, наконец, его клятва сохранить мою тайну и пойти со мной, свидетельствовали в пользу Кри­волапа, что он говорит правду.

Так на другой день я привез его в Вустрау. Начались занятия. Член белградского НТС Кирилл Евреинов трактовал «солидаризм», а я, касался понемногу всего, начиная с непреложных истин, что Родина — начало духовное, выкованное столетиями плеядой поколений, исповедующих одну веру. И тут же приво­дил пример таких лоскутных государств, как Югославия, где сейчас католики-хорваты режут своих братьев-славян сербов, говорящих на одном языке.

Мне хотелось, чтобы эти простые люди усвоили, что расчле­нение нашего могучего государства, которое ныне называется Союз Советских Социалистических Республик, где Сталин пытается построить коммунизм «в одной стране», является  задачей всего так называемого буржуазного мира, а верней, Европы и США.

— И когда созреет время, тайные силы отшвырнут очеред­ную коммунистическую верхушку, сулящую райскую жизнь, воспользуются давно избитым, старым лозунгом — Свобода! Равенство! Братство! — и под маской кристально честных освободителей истинных демократов, мудрых архитекторов, станут призывать к новой жизни, к безделью, разжиганию страстей, натравливая народы друг на друга (а их в России бо­лее ста!), способствуя разделу государства. Все это приведет к общему развалу. Готовились к этому исподволь, загодя. Если, скажем, руда добывалась на Урале, то плавили ее за добрую тысячу-две километров, на Вологодчине или в Запорожье. Если кузова автомобилей изготавливали в Нижнем, то колеса, электрооборудование, стекла и прочее мастерили в разных концах страны. Продуманно шла и психологическая подготовка молодежи. Однобокие философия, история, литература, ис­кусство воспитывали скудоумных, бессовестных бездельников, заботящихся только о себе, холодных и трусливых эгоистов, а нередко — пьяниц и развратников...

Не знаю, как действовали на группу «поучительные» беседы мои, Евреинова, Поремского. Мне казалось, что они воспри­нимали жадно раскрывавшиеся перед ними новые страницы. И все же, несмотря на успех, готовился я к отъезду с тяжелым сердцем.

Дня за два до отбытия у меня состоялся мучительный раз­говор с Шарлоттой. Крепко прижимая меня к себе, она сквозь рыдания выкрикивала:

—Любимый мой, ты уходишь в черную дыру! Твои русские, почуя малейшую опасность, тебя предадут, а красные, по зако­нам военного времени, расстреляют! Шансы выжить мизерны! Кому нужна эта авантюра? Спасать страну рабов? Мачеху, кото­рая тебя выгнала? В лучшем случае тебя ждет тюрьма, лагерь, а если посчастливится—нищенское существование в разоренной стране! Послушай свою Шарли, мой любимый, умоляю тебя! Уедем в Австрию! Мои родители встретят тебя как родного! Они люди состоятельные. Я наследница большого уютного дома на Йозефштрассе, богатой усадьбы за городом на Дунае... Я нарожаю тебе кучу детей, и все они будут похожи на тебя, мой дорогой!.. Останься со мной!.. Только не говори сразу «нет»... Умоляю тебя! — и уж не в силах вымолвить слово, бессильно опустила руки и уткнулась лицом в мою грудь.

Первым нахлынувшим порывом было чувство щемящей жалости и почти непреодолимое желание отказаться от «аван­тюры» и пойти навстречу безоблачной, спокойной, полной достатка жизни с любящей интересной женщиной. И если бы у нее хватило сил и характера произнести еще несколько слов, так мучительно рвавшихся вместе с рыданиями из ее уст, я бы не выдержал, согласился, и жизнь моя потекла бы совсем по другому руслу.

Судьба хотела по-иному!

Накануне отъезда был долгий, нелицеприятный разговор с Манке. Отпускал он меня с готовностью, причина—недоволь­ство моими лекциями и Шарлотта, устроившая ему скандал и требующая оставить меня в Берлине. Все это он высказал мне прямо в лицо, вручая «индульгенцию» для меня и товарищей.

На прощание мы обнялись.

—Удачи вам, дорогой Йохан, филь глюк!—и, чтобы смяг­чить ранее высказанную резкость, туг же рассказал последний анекдот: «Осудили студента за разглашение государственной тайны — назвал Геринга свиньей!» — Ха! Ха! Ха! Пусть улыб­нется вам удача на родине!

—  

Спасибо за добрые слова! — и заметил про себя: «Где царят еврейское учение, грузинское внедрение и российское терпение!»

5

В двадцатых числах апреля мы прибыли в Смоленск. Следо­вало прежде всего посетить начальника политического отдела полиции обер-лейтенанта имперской службы безопасности (СД) Алферчика, бывшего белогвардейского офицера. К нему у меня было письмо от генерала Шкуро. Натолкнулся я на него случайно на Унтер-ден-Линден Он растерянно оглядывался по сторонам, останавливал прохожих и лепетал что-то на ломаном русско-немецком языке, сопровождая каждое слово жестом.

— 

Здравствуйте, Андрей Григорьевич! Какими судьбами?

—  

Вы русский! — с облегчением произнес он, явно меня не узнавая.

—  

Атамана Войска Кубанского генерала Филимонова вы посещали не раз, верно? У него мы и познакомились! Помните в Белграде Владимира, с гитарой песенки распевал с Женечкой, дочкой его превосходительства?

— 

И в самом деле! — он хлопнул себя по лбу, заулыбался и широко расставил для объятья руки. — Запутался я, совсем одурел. Нужна мне Беренштрассе, а никто ничего не знает.

— 

Вам, наверно, нужен Зихерхайтдинст, СД, Шелленберг? Это на Беркаерштрассе. Я вас провожу, мне в ту сторону.

— 

Точно! Вот спасибо! Магарыч за мной!

Маленького роста, живой, энергичный, располагающий

к себе генерал Шкуро, оказавшись в Югославии, сколотил группу джигитов, ездил с ней по всему миру. И если у донских казаков прославился хор Жарова, то кубанцы нашумели своей мастерской джигитовкой.

На другой день мы с ним встретились. Он сказал, что скоро возвращается обратно формировать из кубанских казаков, рабо­тавших на постройке дороги неподалеку от болгарской границы, полк, а если удастся, то и дивизию. Я, в свою очередь, рассказал ему, что еду в Смоленск, а потом в Витебск с группой военно­пленных, согласившихся бороться против большевиков.

В Смоленске бургомистром наш, сотник Алферчик. При­вет ему передайте!

Бургомистр поначалу встретил меня с напыщенной важно­стью. Но, прочитав письмо, тут же переменил тон, а услыхав, что я представитель «Зондерштаба Р» и Георгий Околович мой

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

1

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату