теннис, а когда выросла, стала ходить на танцы, на которые, казалось, приглашали всех девушек, кроме Клары. Кэти была добродушна и общительна и однажды написала в альбом Кларе (когда альбомы еще были обязательны): «Будь милой, и доброй, и славной, а кто хочет, пусть будет умен»; на кого-нибудь другого Клара обиделась бы, но со стороны Кэти это было просто милое отсутствие изобретательности.
Однако замужество, двое детей и неумолимое время сильно изменили ее не в лучшую сторону, и теперь Клара видела, что Кэти и менее привлекательна, и менее уравновешенна, чем она сама. Кэти располнела, у нее раздался зад, но она, к несчастью, явно отказывалась это замечать, нося юбки того же размера, что и раньше, которые едва сходились на ней, натягиваясь и обвисая не там, где надо. Она перестала пользоваться косметикой и хотя по-прежнему часто бывала в парикмахерской, но делала слишком строгую укладку, которая старила ее, превращая в почтенную матрону. В ее поведении постоянно прорывались плохо скрытое раздражение и нетерпимость. Когда-то она относилась к Кларе и ее матери со снисходительной покровительственной доброжелательностью, но теперь, казалось, с трудом выносила их общество. Она досадливо одернула миссис Моэм, настойчиво предлагавшую ей еще одну картофелину к рыбе, и несколько раз напомнила Кларе, что та забыла поздравить их старшего трехлетнего ребенка с днем рождения. Естественно, она напоминала об этом не прямо, а просто время от времени возвращалась к рассказу о том, как подарок дяди Артура чудесным образом прибыл из Австралии день в день. Такая раздражительность неприятно поразила Клару, и она подумала, что раньше ее не замечала.
После ужина, имеющего некоторый оттенок торжественности — лосось с отварным картофелем и влажными листьями салата — все перешли в гостиную. Там стояли диванчик и два кресла одинакового цвета, миссис Моэм села в свое излюбленное кресло, Алан — в другое, и Кларе ничего не оставалось, как поместиться на диванчике с Кэти. Она ненавидела этот диванчик, ненавидела ощущение вдавленности в него, шевеление скрипучих пружин под собой и вынужденную неловкую притиснутость к сидящему рядом. Кэти не переставая курила, свекрови это не нравилось, она долго сокрушалась, что в доме нет пепельницы, а Кэти довольно внятно буркнула, что если не курить, так здесь и делать-то нечего и незачем было приходить. Клара поймала себя на том, что впервые думает, как хорошо бы всем сейчас чего-нибудь выпить, но в этом доме никогда не держали спиртного. Через несколько минут она взяла предложенную сигарету, хотя не любила курить, но это было хоть какое-то развлечение. Потом они пили чай, изредка обмениваясь замечаниями о детях, о саде, о письмах Артура и о том, в какой цвет выкрасит Алан свой дом на будущий год. Когда разговор иссяк, Алан, допив вторую чашку чая, встал и включил телевизор. Комнату заполнил шум, и все с облегчением устремили взгляды на экран, избавленные от ощущения натянутости, принужденности, радуясь возможности расслабиться. Шла какая-то эстрадная программа, они сидели и смотрели на певцов, танцоров и комиков, спасаясь не от самих себя, а друг от друга, происходящее на экране не интересовало их, но освобождало от необходимости выбора между молчанием и разговором. Молчание было слишком тяжелым, слишком очевидным укором, а разговор требовал слишком больших усилий, и они смотрели, как на экране в более просторном помещении среди голых стен двигались, кричали и шутили какие-то люди.
Клара думала о Денэмах: в их доме разговор свободно разрастался, интересный, подвижный, ему, казалось, не было конца, его извивы и переходы были так разнообразны и неисчерпаемы, что для молчания не оставалось места, причем в гостиной часто велось несколько бесед одновременно. Беседа была драгоценным удовольствием. Клара подумала о Филлипе, жене Габриэля, которая, сидя на краешке дивана — просторного и упругого, не создававшего неловкой тесноты, — держала на коленях яркую шелковую подушечку и весь вечер беспокойно дергала на ней бахрому длинными желтоватыми от никотина пальцами, озаренная сзади мягким золотистым светом, льющимся от маленькой дополнительной лампы в углу.
У Моэмов в тесной квадратной комнате резкий свет падал сверху от висящей в центре потолка единственной лампочки под пластмассовым абажуром.
Следующая встреча Клары с Габриэлем произошла случайно, на одной многолюдной вечеринке. Клара была рада, что встретила его на нейтральной территории, — это увеличивало осязаемость его существования, кроме того, она была рада, что так просто и естественно может доказать ему, что у нее есть и другие друзья. Ей никак не удавалось рассеять каждодневную угрозу презренного одиночества и страх перед ним, и она уже начинала понимать, что этот страх так никогда и не рассеется, что общение никогда не будет даваться ей легко и отчаянное одиночество Нортэма в ней неистребимо. Знакомство с Клелией только убедило Клару в незначительности всех других связей в ее жизни; утоляя жажду общения, оно в то же время и усиливало эту жажду. Клара сознавала, что, оказавшись на этой вечеринке, предстает перед Габриэлем в очень выгодном свете, и в то же время чувствовала, что вводит его в заблуждение, хотя это ощущение было ни на чем не основано, ведь она не раз бывала на таких вечеринках, правда, никогда не была уверена, пригласят ли ее на следующую.
Эту загородную вечеринку устроил молодой человек, которого Клара знала по университету через его старшего брата. Прошло месяца полтора после ее знакомства с Габриэлем. Когда Клара увидела его, он стоял среди своих сверстников и разговаривал, но, заметив ее, извинился и прошел через всю комнату к ней. Они немного поговорили, Габриэль спросил, нравится ли ей учиться, довольна ли она своей квартирой, спросил, что она думает о новой выставке в галерее Клелии и, к слову, не разочаровалась ли еще Клелия в Мартине. Клара ответила на все вопросы, кроме последнего — любовные дела Клелии всегда казались ей слишком тонкой и деликатной темой, sui generis[90], чтобы их обсуждать, но ей польстил намек на то, что только она может быть в них осведомлена. Габриэль не настаивал на ответе и вскоре отошел от нее, но в самом его уходе было что-то многообещающее. Клара огляделась в поисках его жены, но заметила ее лишь гораздо позже, чуть ли не через час: она была, как в прошлый раз, во всем эфемерном великолепии последней моды и улыбалась скорее самодовольно, чем весело.
В следующий раз Клара увидела Габриэля через неделю в доме его родителей. Она зашла к Клелии, Денэмы-старшие были в этот вечер на каком-то литературном торжестве странного, но обязательного свойства. Клара и Клелия сварили себе спагетти и сели ужинать у камина. Ни та, ни другая не умели готовить, спагетти они не доварили, но ели с аппетитом. Они разговаривали о своих заграничных впечатлениях, обе были большими любительницами путешествовать автостопом и таким образом исколесили почти всю Западную Европу. Клара как-то месяц прожила в Испании на пятнадцать фунтов, а на Клелию однажды напал у дороги какой-то тип и даже ранил ее ножом. Обе гордились своими приключениями, и Клара порадовалась, что хотя бы в этом их прошлое совпадает. В отличие от Клелии ей приходилось бороться за те поездки. И все-таки, со ссылками на необходимость языковой практики, на строгую экономию и на прецедент первой короткой пасхальной поездки, ей удалось убедить и себя и мать в необходимости таких путешествий, и она ездила — ездила не меньше других. Каждый раз, едва ступив на паром, она уже ничем не отличалась от остальных пассажиров. Во французском она давала сто очков вперед туристам средних лет — представителям среднего же класса. Таково, подумав, сказала Клара, «государство всеобщего благоденствия», Клелия с ней согласилась и высказала мнение, что пугающий рост технического прогресса имеет свою положительную сторону: одному человеку доступны расстояния, пройденные целыми поколениями путешественников.
— Иногда мне кажется, что я сломаюсь, — сказала Клара, — кажется, что не выдержу и отступлю.
— Не отступишь, — сказала Клелия, — тебе некуда возвращаться. Полученный опыт нельзя отбросить при всем желании.
Они стали говорить о своих любовных похождениях за границей и об утилитарном характере таких любовных связей, полезных для самообразования. Клелия высказала предположение, что теперь девушки ездят за границу в поисках любовного опыта — в Англии с этим туго. А Клара как раз собиралась выдвинуть теорию о самой себе, состоящую в том, что ей не может быть хорошо с мужчиной, если в нем есть хоть капля унылой респектабельности, и тут вошел Габриэль. Увидев его, Клара сразу подумала, знал ли он, что она здесь, — он совсем не удивился при виде ее, к тому же он действительно мог знать: об этой встрече Клара и Клелия условились несколько дней назад, а все Денэмы постоянно поддерживали связь друг с другом и каждый день перезванивались из любой точки страны, не считаясь с тратами. А что если он захотел ее увидеть? Эта мысль граничила с безумием, как и многие ее мысли в прошлом; это была ослепительная, великолепная, сумасшедшая надежда. Но ведь другие надежды, тоже безумные, в прошлом
