убивал местные подобия коров и овец, кротких копытных, что бродили по лабиринту и блаженно пощипывали траву в садах. И лишь когда приелось нежное мясо, он добыл создание, вооруженное когтями и клыками, питающееся теми вегетарианцами. Бифштекс оказался на удивление вкусным. И вот в этот момент он наблюдал, как на площадь выходит именно такой зверь. Он видел длинную, раздвоенную морду, слышал фырканье. Но, видимо, для этого создания запах человека ни о чем не говорил. Уверенный в себе, надменный зверь двигался через площадь, и невтягивающиеся когти царапали мостовую. Мюллер склонился над штуцером, внимательно целясь то в горб, то в зад. Оружие было автоматическим, можно было не целиться, но Мюллер всегда проверял прицел. Он не вмешивался бы, если бы надо было просто убить, но сейчас требовалась пища. И проще было прицелиться самому, чем убедить свое оружие, что попадание в мягкий, сочный горб испортит самое вкусное мясо. Штуцер, сам выбрав цель, разворотил бы горб до хребта, а что толку? Мюллер любил утонченную охоту.
Он выбрал место на загривке, сантиметрах в пятнадцати от горба, там, где хребет соединялся с черепом. Попал. Животное грузно подпрыгнуло, повалилось на бок. Мюллер поспешно приблизился, однако при этом соблюдал всяческую осторожность. Умело отделил несъедобны части: лапы, голову, брюхо. Покрыл мясо предохранительным составом. От зада также отрезал толстый бифштекс, после чего оба ломтя приспособил ремнями себе на спину. Огляделся. Отыскал единственно безопасную, извилистую дорогу, ведущую в центр лабиринта. Менее чем через час он достигнет своего убежища в сердце сектора А.
На полдороге через площадь он вдруг уловил незнакомый звук. Задержался, огляделся. Трое небольших созданий вскачь мчались к убитому животному. Но не щелканье когтей этих стервятников он воспринял. Уж не преподнесет ли лабиринт сейчас какую-нибудь дьявольскую каверзу? Доносилось тихое гудение, прерываемое хриплыми пульсациями на средних частотах, слишком продолжительное для рева какой-либо из местных тварей. Он до сих пор ничего подобного не слыхал.
Собственно, не слыхал здесь. Мюллер принялся ворошить закрома памяти. И через минуту уже знал, что ему знаком этот звук. Двойные, медленно затихающие вдали удары. Так что же это?
Определил направление. Кажется, звук доносится сверху, справа. Он взглянул туда, но увидел только каскад внутренних стен лабиринта, громоздящихся ярус за ярусом. А что наверху? Обезьяна, Жаба, Весы.
И тут он вспомнил, что это за звук!
Корабль! Это космический корабль, который переходит с подпространственной тяги на ионную перед посадкой на планету. Это выхлопы дюз, это пульсирование тормозных двигателей приближается к городу- лабиринту! Он не слышал их девять лет, то есть с того дня, когда начал жить в своем добровольном изгнании.
Кстати, а кто эти гости? Они прибыли случайно или выследили его? Чего им здесь надо? В Мюллере вскипела ярость. Разве не довольно с него людей? Неужели и здесь они нарушают его покой?
Он твердо стоял на широко расставленных ногах. Но какая-то частица сознания как всегда следила за безопасностью. Даже сейчас, когда он угрюмо наблюдает за местом вероятной посадки корабля. Он не желал иметь ничего общего ни с Землей, ни с ее обитателями.
Он нахмурился, взглянув на невзрачное пятнышко света в глазу Обезьяны и во лбу Жабы.
«Им до меня не добраться», — решил Мюллер.
Сгинут они в этом лабиринте, и кости их смешаются с другими костями, что тлеют разбросанные во внешних коридорах лабиринта.
А если не удастся войти, как удалось ему? Что ж, тогда им придется вступить в борьбу с ним. Конечно, ему придется нелегко. Мюллер жестко улыбнулся, поправил груз, и все внимание обратил на дорогу. Вскоре он уже был в секторе Ц, в безопасности. Подошел к своему жилищу, спрятал мясо. Приготовил ужин. Страшно разболелась голова.
После девятилетнего отшельничества он снова не один в мире. Они вторглись в его одиночество. Снова вторглись… Он чувствовал себя преданным. Ведь он не хотел от Земли ничего, кроме одиночества, и даже этого не желает дать ему Земля. Однако, эти люди очень пожалеют, если доберутся к нему сквозь лабиринт. Если доберутся…
Космический корабль вышел из подпространства с запозданием, почти на границе атмосферы Лемноса. Чарльз Боудмен не был от этого в восторге. Он требовал безупречности от себя самого, требовал, чтобы и другие были безупречны. Особенно пилоты.
Но он не выдал своего недовольства. Ударом большого пальца оживил экран, и стена кабины показала изображение планеты, простершейся внизу. Тучи почти не закрывали ее поверхность: атмосфера была прозрачна. Посреди обширной равнины вырисовывались кольцевые валы, их контуры просматривались даже со стокилометровой высоты.
Боудмен обернулся к сидящему рядом молодому человеку и сказал:
— Прошу, Нэд. Лабиринт Лемноса. И в самом сердце его — Дик Мюллер.
Нэд Роулинг поджал губы:
— Такой огромный? Наверное, сотни километров в ширину.
— Сейчас видна только внешняя ограда. Лабиринт окружен кольцом пятиметровых стен. Длина его периметра достигает тысячи километров. Но…
— Да, я это знаю, — прервал его Роулинг. И тотчас же покраснел с той обезоруживающей наивностью, которую Боудмен считал столь чарующей и которую вскоре собирался использовать в своих целях. — Прости, я не. хотел тебя прервать.
— Ерунда. О чем ты хотел спросить?
— Темное пятно внутри стен… это и есть город?
— Город-лабиринт. Километров 20–30 в диаметре… Одному Богу ведомо, сколько миллионов лет тому назад он был создан. Вот там, собственно говоря, мы и отыщем Мюллера.
— Если сможем добраться до центра…
— Когда доберемся до центра.
— Да-да, разумеется! Когда доберемся до центра, — поправил Роулинг, снова покраснев. И улыбнулся сердечно: — А разве можно не добраться до центра, правда?
— Мюллер добрался, — спокойно ответил Боудмен. — И сейчас он там.
— Он добрался первым. Но всем другим, которые пытались, это не удалось. Так почему же нам…
— Пытались немногие, — сказал Боудмен. — И без соответствующего оборудования. Мы справимся, Нэд. Должны справиться. И вместо размышлений займитесь-ка лучше развлечением. Развлекайся посадкой.
Космический корабль, раскачиваясь, снижался. Слишком поспешно, решил Боудмен, болезненно ощущая торможение. Он терпеть не мог межпланетных путешествий, а особенно посадок. Но это уже конец пути. Боудмен расположился удобнее в своей губчатой колыбели и погасил экран.
Нэд Роулинг сидел выпрямившись с глазами, горящими возбуждением. «Да, хорошо быть молодым», — подумал Боудмен, и не был уверен, есть ли тут доля сарказма. Он считал, что у парня достаточно здоровья и сил, а его умственное развитие выше, чем порой кажется. Многообещающий молодой человек — так говаривали несколькими столетьями раньше. Был ли я таким молодым? У меня такое чувство, что я всегда был зрелым — быстрым, рассудительным, уравновешенным. Сейчас, когда завершается мой восьмой десяток и за плечами полжизни, я могу оценить себя объективно, а все же я не уверен — изменился ли с тех времен, когда только-только отпраздновал свое двадцатилетие. Я постиг ремесло, как повелевать людьми, стал мудрее, но характер мой остался прежним. Зато юный Нэд Роулинг лет через шестьдесят будет совершенно другим — немногое останется в нем от этого молокососа в соседнем кресле. Боудмен скептически допускал, что именно эта миссия окажется тем огневым испытанием, которое лишит Нэда наивности.
Когда корабль вошел в последнюю фазу посадки, Боудмен прикрыл глаза. Сила тяжести завладела его старым телом. Вниз. Вниз. Вниз, Уж сколько он совершил посадок на планеты, а всегда испытывал обиду. Работа дипломата постоянно вынуждает к перемене мест. Рождество на Марсе, Пасха — на одной из планет Центавра, Крещение — на какой-то зловонной планете Ригеля, а сейчас — вот эта миссия, самая сложная из всех. Но ведь человек не был создан для того, чтобы носиться от звезды к звезде — размышлял Боудмен. Он уже потерял ощущение безграничности Вселенной. Говорят, что мы живем в самую прекрасную эру
