Он продирался сквозь стену зеленых джунглей над черной рекой, а на берегах ее кишели животные, с глазами, словно драгоценные камни. Наконец, он добрался до жилищ потных толстяков, каждый из которых весил не менее полутонны. У порогов своих домов, покрытых соломой, погрузившись в истинно буддийское созерцание, сидели люди. Мюллер до этого никогда не видел столько жира на единицу массы. Наверняка, должны были существовать препараты, помогающие усваивать столько сахара и глюкозы. И это не диктовалось условиями жизни: просто люди желали быть тучными. Уже на Лемносе Мюллер припоминал плечи, выглядевшие как бедра, и бедра, выглядевшие колоннами, животы круглые и еще раз круглые, триумфальные, огромные.
Весьма гостеприимные обитатели Локи предложили шпиону, прибывшему с Земли, в подруги даму. Тогда Мюллер понял, как относительны вкусы. Во всей деревне отыскалось две дамы, которые, будучи толстыми, по местным критериям казались тощими, хотя превышали все нормы полноты, принятые на родине Мюллера. И ему не дали ни одной из них — из этих несчастных, недоразвитых стокилограммовых заморышей. Видимо, законы гостеприимства не позволили. Они почтили Мюллера светловолосой великаншей с грудьми, подобными пушечным ядрам, и с целыми континентами ягодиц.
Во всяком случае, впечатление незабываемое.
Сколько же их, всевозможных миров! Мюллер не мог насытить свою жажду странствий. Дела хитрых политических махинаций он оставлял для таких, как Боудмен: сам же, если требовалось, был достаточно хитер, почти как государственный деятель, но считал себя скорее путешественником-исследователем, чем дипломатом. Он дрожал от холода на метановых озерах; страдал от жары в пустынях, частичных подобиях Сахары; мерил с колонистами-кочевниками фиолетовые равнины, разыскивая заблудившиеся стада многосуставчатого скота. Счастливо отделался при катастрофе космического корабля в безвоздушном мире, даже это ему удалось, хотя отказал компьютер. Видел медные обрывы Дамбаллы, высотой девятнадцать километров. Плавал в гравитационных озерах планеты Мордред. Никогда не роптал.
И сейчас, затаившись в центре лабиринта, он смотрел на экран и ждал, когда эти чужаки доберутся до него. Оружие, маленькое и холодное, затаилось в ладони.
День клонился к закату. Роулинг подумал, что было бы все же благоразумнее послушаться Боудмена и переночевать в лагере, прежде чем двинуться в дальнейший путь к Мюллеру. Хотя бы три часа поспать, чтобы отдохнул мозг Но сейчас уже не до дремы: сенсорные индикаторы сообщили, что Мюллер недалеко.
Внезапно к моральным проблемам, тревожащим Роулинга, присоединился еще и вопрос отваги.
Ведь до сих пор он не совершил ничего выдающегося. Он еще только формировался, выполняя свои ежедневные обязанности в конторе Боудмена, время от времени улаживая кое-какие дела и решая вопросы, правда, иногда довольно деликатные. Он считал, что настоящая карьера впереди, что все было только вступлением. Роулинг чувствовал, что сейчас он стоит на пороге будущего, что уже ступил на этот порог. Это уже не тренировка. Высокий, светловолосый, молодой Нэд Роулинг, упрямый и честолюбивый, начал акцию, которая — если Чарльз Боудмен не преувеличивает — может в некоторой степени повлиять на ход истории.
Щелк!
Роулинг огляделся. Это среагировали сенсорные индикаторы. Из тени перед ним вынырнула мужская фигура — Мюллер.
Они стояли друг против друга на расстоянии метров двадцати. Роулинг помнил Мюллера великаном, и был удивлен, убедившись, что этот человек едва выше двух метров, ростом чуть выше самого Роулинга. Мюллер был в темном, поблескивающем одеянии. Лицо его в предсумеречном свете казалось наброском равнин и выпуклостей — только холмы и долины. В руке он держал аппаратик не больше яблока — тот самый, которым уничтожил робота.
Роулинг услышал тихий, дребезжащий голос Мюллера:
— Подойти ближе. Представь себе, что ты несмелый, неуверенный, приветливый и послушный. И руки все время держи так, чтобы я мог их видеть.
Роулинг послушно двинулся. Размышляя, когда же он ощутит последствия приближения к Мюллеру. И как же сверкает и манит взгляд тот шарик, который Мюллер держит, как гранату. На расстоянии десяти метров Ролуигг ощутил излучение. Да, несомненно. В конце концов, можно выдержать, если расстояние между ними не уменьшится.
Мюллер молчал:
— Зачем ты…
Снова прозвучало хрипло и грубо. Мюллер замолчал и покраснел, видимо, пытаясь приспособить свою гортань к требуемому произношению. Роулинг прикусил губу. Одно его веко чуть дергалось. В ухе слышалось дыхание Боудмена.
— Чего ты от меня хочешь? — спросил Мюллер на этот раз голосом естественным, глубоким, полным сдержанной ярости.
— Я хочу только поговорить. Именно так. Я не хочу причинить вам никаких неприятностей, господин Мюллер.
— Ты меня знаешь?
— Разумеется. Все знают Ричарда Мюллера. Ведь вы уже были героем галактики, когда я ходил в школу. Мы писали о вас сочинения. Рефераты. Мы…
— Убирайся! — вновь выкрикнул Мюллер.
— …и мой отец, Стефан Роулинг. Я давно вас знаю.
Темное яблоко в руке Мюллера поднялось выше. Роулинг был под прицелом маленького квадратного отверстия. И вспомнил, как внезапно оборвалась связь с тем роботом…
— Стефан Роулинг? — рука Мюллера опустилась.
— Это мой отец. — Пот струился по левой ноздре. Испарения клубились облачком за плечами. А излучение все усиливалось, словно за пару минут настроилось на нужную волну. Тоска, мука, ощущение, словно цветущий луг внезапно сменился зияющей пастью.
— Я вас знаю давно, — повторил Роулинг. — Вы тогда только возвратились с… минутку, кажется, с планеты Эридана 82… Вы были очень загорелым, обожженным. Мне тогда было лет восемь, и вы подняли меня с пола и подбросили к потолку. Но вы отвыкли от земного притяжения и подбросили слишком высоко, и я ударился головой о потолок, даже заплакал. Но вы мне дали что-то в утешение… Такой — маленький коралл, меняющий цвет…
Мюллер опустил руку, яблоко исчезло в складках его одежды.
— Как тебя зовут? — спросил он сдавленно. — Фред, Тэд, Эд… да, кажется, Эд. Эдвард Роулинг.
— Позже меня стали звать Нэдом. Значит, вы меня помните?
— Немного. Твоего отца я помню гораздо лучше. Мюллер отвернулся и закашлялся. Сунул руку в карман. Поднял голову, и лучи заходящего солнца яростно заплясали на лице, окрасив кожу в оранжевый цвет. Нервно дернул пальцем. — Отойди, Нэд. Сообщи своим приятелям, что я не хочу, чтобы мне здесь мешали. Я тяжело болен и должен жить в одиночестве.
— Больны?
— Это какая-то загадочная гниль души. Слушай, Нэд, ты прекрасный, красивый парень. Я всем сердцем любил твоего отца, если ты не соврал, что он твой отец. И поэтому я не хочу, чтобы ты находился возле меня. Ты об этом пожалеешь. Я не угрожаю, я только констатирую факт. Отойди. Как можно дальше.
— Не уступай, — сказал Боудмен. — Подойди ближе. Прямо туда, где только сможешь выдержать.
Роулинг сделал один осторожный шаг, думая о шарике в кармане Мюллера, тем более, что глаза этого человека вовсе не свидетельствовали о логическом мышлении. Расстояние между ними уменьшилось по девяти метров. Излучение возросло почти вдвое.
— Извините, — произнес Роулинг, — но не надо меня прогонять. У меня нет плохих намерений. Если бы отец мог узнать, то он никогда мне не простил, что я встретил вас здесь и не помог.
— Если бы мог узнать? Что с ним сейчас?
— Он умер.
