И дает дудочку хозяину: «На, поиграй!» Хозяин взял и стал играть:
Думает он себе: «Что такое? На-ка, старуха, поиграй! Что-то я не расслушал». Старуха взяла дудочку, стала играть:
Был у них один сын. «На-ка, сынок, поиграй!» Стал сынок играть; дудочка и говорит:
Брат отдал дудочку большой сестре: «На-ка, сестрица, поиграй!» Дудочка и запела:
Отец и говорит: «Ну-ка, дайте средней-то!» Дудочка опять запела:
Отец взял ножичек и разрезал дудочку, а она там сидит – живая! Он наутро встал, двух дочерей на ворота посадил, из ружья расстрелял, а с этой стал жить да быть.
Ивашко и ведьма
Жили себе дед да баба, у них был один сыночек Ивашечко; они его так-то уж любили, что и сказать нельзя! Вот просит Ивашечко у отца и матери: «Пустите меня, я поеду рыбку ловить». – «Куда тебе! Ты еще мал, пожалуй, утонешь, чего доброго!» – «Нет, не утону; я буду вам рыбку ловить, пустите!» Баба надела на него белую рубашечку, красным пояском подпоясала и отпустила Ивашечку.
Вот он сел в лодку и говорит: «Чов-ник, човник, плыви далыненько! Човник, човник, плыви далыненько!»
Челнок поплыл далеко-далеко, а Ивашко стал ловить рыбку. Прошло мало ли, много ли времени, притащилась баба на берег и зовет своего сынка: «Ивашечко, Ивашечко, мой сыночек! Приплынь, приплынь на бережочек; я тебе есть и пить принесла». А Ивашко говорит: «Човник, човник, плыви к бережку: то меня матинька зовет».
Челнок приплыл к бережку; баба забрала рыбу, накормила-напоила своего сына, переменила ему рубашечку и поясок и отпустила опять ловить рыбку.
Вот он сел в лодочку и говорит: «Човник, човник, плыви далыненько! Човник, човник, плыви далыненько!»
Челнок поплыл далеко-далеко, а Ивашко стал ловить рыбку. Прошло мало ли, много ли времени, притащился дед на берег и зовет своего сынка: «Ивашечко, Ивашечко, мой сыночек! Приплынь, приплынь на бережочек; я тебе есть и пить принес». А Ивашко говорит: «Човник, човник, плыви к бережку; то меня батинька зовет». Челнок приплыл к бережку; дед забрал рыбу, накормил-напоил сынка, переменил ему рубашечку и поясок и отпустил опять ловить рыбку.
Ведьма слышала, как дед и баба призывали Ивашку, и захотелось ей овладеть мальчиком. Вот приходит она на берег и кричит хриплым голосом: «Ивашечко, Ивашечко, мой сыночек! Приплынь, приплынь на бережочек; я тебе есть и пить принесла».
Ивашко слышит, что это голос не его матери, а голос ведьмы, и поет: «Човник, човник, плыви далыненько! Човник, човник, плыви далыненько; то меня не мать зовет, то меня ведьма зовет». Ведьма увидела, что надобно звать Ивашку тем же голосом, каким его мать зовет, побежала к кузнецу и просит его: «Ковалику, ковалику! Скуй мне такой тонесенький голосок, как у Ивашкиной матери, а то я тебя съем!» Коваль сковал ей такой голосок, как у Ивашкиной матери. Вот ведьма пришла ночью на бережок и поет: «Ивашечко, Ивашечко, мой сыночек! Приплынь, приплынь на бережочек; я тебе есть и пить принесла». Ивашко приплыл; она рыбу забрала, его самого схватила и унесла к себе. Пришла домой и заставляет свою дочь Аленку: «Истопи печь пожарче да сжарь хорошенько Ивашку, а я пойду соберу гостей – моих приятелей». Вот Аленка истопила печь жарко-жарко и говорит Ивашке: «Ступай, садись на лопату!» – «Я еще мал и глуп, – отвечает Ивашко, – я ничего еще не умею – не разумею; поучи меня, как надо сесть на лопату». – «Хорошо, – говорит Аленка, – поучить недолго!» И только села она на лопату, Ивашко так и барахнул ее в печь и закрыл заслонкой, а сам вышел из хаты, запер двери и влез на высокий-высокий дуб.
Ведьма приходит с гостями и стучится в хату; никто не отворяет ей дверей. «Ах, проклятая Аленка! Верно, ушла куда-нибудь играть». Влезла ведьма в окно, отворила двери и впустила гостей; все уселись за стол, а ведьма открыла заслонку, достала жареную Аленку – и на стол: ели-ели, пили-пили и вышли на двор и стали валяться на траве. «Покатюся, повалюся, Ивашкина мясца наевшись! – кричит ведьма. – Покатюся, повалюся, Ивашкина мясца наевшись!» А Ивашко переговаривает ее с верху дуба: «Покатайся, поваляйся, Аленкина мясца наевшись!» – «Мне что-то послышалось», – говорит ведьма. «Это листья шумят!» Опять ведьма говорит: «Покатюся, повалюся, Ивашкина мясца наевшись!» А Ивашко свое: «Покатися, повалися, Аленкина мясца наевшись!» Ведьма посмотрела вверх и увидела Ивашку; бросилась она грызть дуб – тот самый, где сидел Ивашко; грызла, грызла – два передних зуба выломала и побежала в кузню. Прибежала и говорит: «Ковалику, ковалику! Скуй мне железные зубы, а не то я тебя съем!» Коваль сковал ей два железных зуба.
Воротилась ведьма и стала опять грызть дуб; грызла, грызла и только что перегрызла, как Ивашко взял да и перескочил на другой соседний дуб, а тот, что ведьма перегрызла, рухнул наземь.
Ведьма видит, что Ивашко сидит уже на другом дубе, заскрипела от злости зубами и принялась снова грызть дерево; грызла, грызла, грызла – два нижних зуба выломала и побежала в кузню. Прибежала и говорит: «Ковалику, ковалику! Скуй мне железные зубы, а не то я тебя съем!» Коваль сковал ей еще два железных зуба. Воротилась ведьма и стала опять грызть дуб. Ивашко не знает, что ему и делать теперь; смотрит: летят гуси-лебеди; он и просит их: «Гуси мои, лебедята, возьмите меня на крылята, понесите меня до батиньки, до матиньки; у батиньки, у матиньки пити-ести, хорошо ходити!» – «Пущай тебя середине возьмут», – говорят птицы. Ивашко ждет; летит другая стая, он опять просит: «Гуси мои, лебедята, возьмите меня на крылята, понесите меня до батиньки, до матиньки; у батиньки, у матиньки пити-ести, хорошо ходити!» – «Пускай тебя задние возьмут». Ивашко опять ждет; летит третья стая, он просит: «Гуси мои, лебедята, возьмите меня на крылята, понесите меня до батиньки, до матиньки; у батиньки, у матиньки пити-ести, хорошо ходити!
Гуси-лебеди подхватили его и понесли домой; прилетели к хате и посадили Ивашку на чердак.
Рано поутру баба собралась печь блины, печет, а сама вспоминает сынка: «Где-то мой Ивашечко? Хоть бы во сне его увидать!» А дед говорит: «Мне снилось, будто гуси-лебеди принесли нашего Ивашку на своих крыльях». Напекла баба блинов и говорит: «Ну, старик, давай делить блины: это – тебе, дед, это – мне; это – тебе, дед, это – мне...» – «А мне нема!» – отзывается Ивашко. «Это – тебе, дед, это – мне...» – «А мне нема!» – «А ну, старик, – говорит баба, – посмотри, щось там такё?» Дед полез на чердак и достал оттуда Ивашку. Дед и баба обрадовались, расспросили сына обо всем, обо всем и стали вместе жить да поживать да добра наживать.
Ольшанка
Жил-был мужичок. Детей он не имел. Рубил он на улице дрова. Дрова он рубил ольховые; отсек он чурку, занес он да и положил на печку не знать-то для чего. К вечеру-то что образовалось? Из чурки-то образовался мальчик. А уж когда чурка была ольхова, тогда и его назвали Ольшанка. Купили ему маленьку лодочку, купили оружейко да отправили на речку уток стрелять.
