Он стоял наверху, на крыльце, с моим «дансом» в руке, и они его слова приняли всерьез.
Ну, я выпустил Кудряша и отступил, а он обмяк, повалился на землю да так и остался лежать — рубашка вся разорвана, морда в крови — по крайней мере, с того боку, где мне видно было.
Я сам на ногах качался, чуть не свалился в желоб, но устоял и плеснул себе воды в лицо и на грудь.
Повернулся, посмотрел на толпу — ни одного дружелюбного взгляда. Кажется, было там двое или трое Даннов — рожами Кудряша напоминали.
— Он на это напросился, — сказал я. — А теперь можете отвезти его домой.
И тут заговорил здоровенный пожилой мужик — он на гнедой лошади сидел. Голова тяжелая, квадратная, с целой шапкой волос, а лицо как будто высечено из гранита.
— Эй, парень, — сказал он, — меня зовут Бак Данн, а это — мой сын. Садись на коня и скачи во всю прыть, может, целым уйдешь. А если останешься здесь, я тебя убью.
— Мистер Данн, я остаюсь, — сказал я, — так что придется вам заняться этим делом.
Он повернул взгляд ко мне, и на мгновение мы встретились глазами. Я был в страшно плохом состоянии, в эту минуту мне никак не хотелось заводиться с ним. Кулаки после драки ободраны, не знаю, сумел бы я сейчас держать в руке револьвер, даже если б он у меня был… а я сильно опасался, что придется.
Но тут из салуна вышел Рыжий и прислонился к столбу.
— Мистер Данн, — сказал он, — лучше бы вам слегка поразмыслить. Попал я как-то в одну компанию, которая пыталась припереть к стенке этих ребят, Сакеттов… так они нас в козий рог загнали, пришлось, как говорится, удирать через узкий конец…
Но Данн его как будто не заметил. Только повторил:
— Убирайся отсюда, пока можешь.
А потом повернул коня, и все остальные за ним. Последним ехал Олли Хаммер, он повернулся ко мне и улыбнулся, но это не слишком любезная улыбка была. И они уехали из города.
Тут на тротуар вышел лавочник.
— Пожалуй, — говорит, — стоит вам взять еще сотню патронов. И в самом деле похоже на войну.
Что ж, сэр, зашел я в салун и шлепнулся на стул, плохо мне было. Эта драка вычерпала меня до дна. Сила то ко мне вернулась, но я еще был совсем не тот человек, что раньше.
Берглунд принес мне выпить, и я малость приободрился. Потом он принес кофе и начал обрабатывать мою физиономию, латать ссадины. Он вернул мне револьвер, как только я вошел внутрь, я сидел и все сгибал и разгибал пальцы, хотел вернуть им гибкость.
— Вы теперь поостерегитесь, Сакетт, — сказал Берглунд. — Они уже не одного прикончили из засады.
Прошло немало времени, пока мне стало полегче, — помог свежий горячий кофе.
Они, по-видимому, наблюдали за нами и знали точно, что Ник Шэдоу уехал. Почему он уехал, они, наверно, не догадывались, но наверняка знали, что против них всего два человека, и наверняка думали, что двое — это все равно что ничего.
Ведь сейчас Галлоуэй там наверху один, и они могли решить, что это подходящий случай уменьшить силы противника наполовину. Только мой брат не ягненочек Божий и захватить его врасплох — дело не простое.
— Мне надо вернуться в лагерь.
— Вам надо отдохнуть, — запротестовал Берглунд.
Он был прав, конечно, но от этого не легче. Галлоуэй там наверху один, и, хотя он мог бы отойти выше в горы или укрыться в каньоне Сухостойной речки, похоже, не захочет никуда отступать.
Я одолжил вьючную лошадь, погрузил на нее покупки и собрался в обратный путь. Все у меня болело, я был какой-то одеревенелый, и хотелось мне только лечь и отоспаться, но надо было ехать назад. Может, они прямо сейчас готовятся напасть на Галлоуэя всей своей крепкой, подлой, поганой шайкой…
Пока приедут остальные наши, может пройти несколько дней, если не несколько недель, а до тех пор нам надо любым путем удерживать свою позицию или, по крайней мере, не дать себя окружить, чтобы осталась дорога для Пармали Сакетта и Ника Шэдоу.
Я вскарабкался на грулью, съехал в долину Ла-Платы, а потом с оглядкой двинулся вверх по течению. Несколько раз мне попадались следы конских копыт. Выходит, они тут были, — конечно, разведывали, что тут и как. Следы были оставлены несколько дней назад.
До корраля оставалась какая-то сотня ярдов, а Галлоуэя нигде видно не было. Но когда я подъехал вплотную, он появился из-за деревьев с винчестером на сгибе руки. Поглядел внимательно мне в лицо.
— Да, городок, должно быть, что надо, — заметил он самым мягким тоном. — Сдается мне они устроили тебе торжественную встречу.
— Как-нибудь сам поглядишь. Для меня все едино, что один город, что другой, но этот начинает действовать мне на нервы.
— Кто это был?
— Кудряш… и если бы не тамошний хозяин салуна, они бы сейчас уже засаливали мою шкуру.
— Ты его хорошо отделал?
— Не уверен. Чувствую я себя так, будто это меня хорошо отделали, но: только когда все кончилось, он там валялся пластом. Пожалуй, я его отделал. Так мне кажется.
Ну, слез я с коня — скорее, свалился. Галлоуэй повел моего мышастого в лес, а я остался сидеть у костра, повесив голову. Она жутко болела, просто раскалывалась, словно внутри ее было полно ссадин, да и снаружи все лицо саднило.
— Не думал я, что ему хватит духу, — заметил Галлоуэй, вернувшись.
— А ему и не хватило. Это его дурные дружки все заводили. Я думаю, он не прочь был бы бросить это дело, но боялся, чего говорить станут, а я боялся, что свалюсь раньше, чем он бросит, — к тому все и шло.
Галлоуэй варил суп. Он это у мамы перенял. Что бы, с кем бы и когда бы ни случилось — рождение или смерть, драка или свадьба — мама варила суп.
И вдруг что-то промелькнуло на опушке. Буквально на мгновение, и мне показалось, что это волк. Он смотрел назад, на дорогу, по которой я приехал. Я повернул голову и тоже посмотрел в ту сторону.
Вверх по лощинке ехал всадник. Пока еще он был на открытом месте, но направлялся к нам. Лошадь шла шагом. В руках у него была винтовка.
Глава 11
Еще до того, как этот старик подъехал к нам так близко, чтобы можно было разглядеть лицо, я понял, что это индеец — по тому, как он сидел на лошади. Он медленно подъехал, натянул поводья, остановил лошадь и, не слезая с нее, принялся нас задумчиво разглядывать.
Когда-то он был большой человек; а сейчас от него осталась только тень. Большой, я хочу сказать — физически. Кости остались на месте, а по старческим мускулам видно было, как когда-то они, налитые силой, туго натягивали кожу; эта сила еще светилась у него в глазах и сквозила в осанке. Это был гордый человек.
— Мы тут собрались поесть супу, — сказал я. — Не хочешь ли присесть к костру?
Он долго смотрел на меня, наконец спросил:
— Ты — Са-кэт?
Фамилия наша прозвучала непривычно коротко и глухо.
— Мы оба Сакетты, — ответил я. — Мы братья. Не только по крови, но и по мыслям. Не хочешь ли сойти с коня?
Он убрал винтовку и слез с лошади. Может, и была в его движениях какая-то принужденность, но не до такой степени, чтобы стоило беспокоиться. Он бросил поводья и с достоинством зашагал к нашему костру.
Я протянул руку ему навстречу.
— Меня зовут Флэган Сакетт, а это — Галлоуэй.
— Привет тебе, — сказал Галлоуэй.
