Дерево, возле которого я стоял, оказалось каштаном. Я догадался, прикоснувшись к его коре. Среди холмов по эту сторону гор росло превеликое множество самых разных деревьев: каштаны, дубы нескольких видов, желтые тополя, красные клены и многие-многие другие. Некоторые из них мне удавалось различить по запаху, на ощупь я различал все без исключения. Бесшумно ступая, я начал углубляться в лес, заходя все дальше и дальше, прокладывая себе путь по широкому и с каждым разом становящемуся все шире полукругу в надежде учуять горьковатый запах древесного дыма.
Опять ничего.
Лесные заросли передо мной начали постепенно редеть. Всего в нескольких ярдах впереди находилась тропа, что вела вдоль западного склона Сосновой вершины к Таскити-Крик. Остановившись ненадолго, я прислушался. Тишина. Запаха дыма я не ощущал. Единственным запахом, пока что преследующим меня, был нежный, сладковатый аромат листьев магнолий. В этом не было ничего необычного, так как они росли здесь в изобилии, запросто осыпались и попадали под ноги людям. Хотя никто из наших не покидал форт за последнее время.
Это был первый намек. Я терпеливо ждал, затем услышал какой-то шорох. Как далеко находилось то место? Я осторожно пробирался по лесу. Звуки смолкли. У меня на пути были густые заросли какого-то кустарника, которые я предусмотрительно обошел стороной.
Когда начинается дождь, дикие животные и большинство птиц укрываются от непогоды, так что я не надеялся, что кто-нибудь из них предупредит меня о присутствии чужаков. Но еще в детстве катоба учили нас развивать в себе шестое чувство, чтобы предвидеть опасность и быть наготове. Мы по очереди пристально глядели в спину кому-нибудь, пока объект наблюдения наконец не оборачивался, почувствовав наше внимание. Благодаря постоянной практике мы стали столь же чувствительны ко взгляду, как и любой из обитателей леса.
Часто отец, взяв нас с собою в лес, внезапно останавливался посреди дороги и просил описать какую- либо местность, через которую мы только что прошли, или же следы животных или насекомых, которых нам довелось заметить в пыли на земле. Со временем мы становились все более и более наблюдательны, и уже почти ничто не могло ускользнуть от нашего внимания.
В этой глуши любая мелочь может запросто стоить охотнику жизни.
Я резко остановился. В воздухе витал запах древесного дыма и сырой одежды из оленьей кожи. Я застыл на месте, а затем повернул голову в ту сторону, чтобы услышать любой шорох и уловить даже самые тончайшие запахи. На мой взгляд, обоняние для первобытного человека было столь же важным органом чувств, как зрение или слух, но наступление цивилизации с обилием многочисленных навязчивых ароматов не давало ему надлежащим образом сосредоточиться. И это продолжалось до тех пор, пока человеческий мозг в конце концов не утратил способности регистрировать запахи на уровне подсознания. Но когда человеку приходится безвылазно жить в глуши, дело оборачивается иначе.
Осторожно, чтобы не дай Бог не задеть ветку плечом, я прокладывал себе путь сквозь заросли деревьев и кустарника, через каждые несколько шагов замирая на месте и подолгу прислушиваясь. Теперь до моего слуха доносились приглушенные голоса, а в воздухе еще крепче запахло дымом; мгновением позже за деревьями показался огонек костра.
Я стоял очень тихо, чутко прислушиваясь к каждому звуку. Я был совсем близко. Я разыскал их, но у меня не было никакой идеи насчет того, что делать дальше. По крайней мере один из них — Макс Бауэр — был опытным охотником, так что с ним шутки плохи. Я хотел определить, сколько их было всего, а также все увидеть и услышать, оставшись при этом незамеченным.
Мгновение спустя я подобрался еще ближе. Теперь нас разделяло расстояние в каких-нибудь несколько футов, и передо мной, как на ладони, был весь их лагерь. Я старался не останавливать взгляда ни на Максе Бауэре, хотя и видел его боковым зрением, ни на Лашане, который лежал в стороне.
— Только не на рассвете, — говорил Бауэр. — В это время часто нападают индейцы. Лучше засветло, когда они утратят бдительность. Кто-то отправится завтракать, другие примутся за работу. На стенах, скорее всего, останется только один дозорный. Лашан, ты неплохо управляешься с копьем. Сможешь быстро и без шума снять часового?
— Смогу. Футов на тридцать я подойти сумею, а с такого расстояния это можно запросто устроить.
— Тогда убей его. Он мне нужен мертвым. Если нам не удастся ворваться в форт, когда откроют ворота, мы полезем через стены. И тогда уж набрасывайте петли на верхушки бревен и — вперед, но нужно, чтобы по крайней мере дюжина людей оказалась на стенах одновременно. Для них это будет полной неожиданностью. И никакого грабежа, никаких женщин до тех пор, пока не будут убиты все до единого мужчины, всем ясно? Каждый, кто осмелится нарушить этот приказ, будет иметь дело лично со мной.
Внезапно Лашан вскочил на ноги.
— Макс, там кто-то есть!
Развернувшись, я скользнул в заросли и бросился со всех ног бежать по тропе. До сих пор мне казалось, что я двигаюсь совершенно беззвучно, но тут за спиной услышал крик:
— Туда! Живо в погоню! Держите его! Если повезет, берите живым, но только не дайте ему уйти!
Я бежал по тропе, сам не зная куда, памятуя лишь о том, что вроде бы эта дорога выводила к Компас- Крик. Свернув с проторенной тропы, я нырнул в небольшой просвет в зарослях и уж там побежал во весь опор. Резко остановившись, я услышал какой-то шорох в зарослях кустарника у меня на пути. Свернув в сторону, я продолжал бежать, на сей раз не так быстро, не имея ни малейшего представления о том, с какой стороны ожидать появления врага.
Передо мной открылась узкая, образовавшаяся сама собой дорожка между деревьями. В просветах между тучами показалось звездное небо, стало как будто несколько светлее. Я сломя голову летел вперед. Если меня сейчас схватят, они меня не только прикончат, но еще постараются каким-нибудь образом использовать это, чтобы вынудить наших открыть ворота.
Резко повернув направо, я побежал по тропинке, что шла вдоль русла ручья. У меня промелькнуло в голове, что это, должно быть, Таскити-Крик. Небо снова заволокло тучами. Повернув, я начал взбираться по крутому, каменистому склону. Я спешил, желая поскорее вернуться назад, предупредить своих людей о предстоящей атаке. Увидев впереди просвет, я не задумываясь кинулся к нему. Внезапно меня захлестнуло тошнотворное ощущение, как будто земля уходит у меня из-под ног; берег кончился, и я упал.
Тошнотворное ощущение падения и страха. Я с размаху рухнул вниз, ударившись при этом головой о камень, и это был конец.
Стон, а потом тишина. Холодно и мокро, и тупая, пульсирующая боль в голове. Открыв глаза, я увидел перед собой серый мир, где по небу плыли серые тучи. Надо мной возвышался серовато-бурый осыпавшийся земляной берег, с которого я свалился. Он был совсем не высокий, да и упал я на мягкий песок у самой воды. И все бы ничего, если бы только под голову мне не попал тот самый булыжник.
С трудом заставив себя принять сидячее положение, я еще некоторое время сидел на земле, и в голове у меня стоял оглушительный звон. Было уже совсем светло. Точнее определить время я не мог. Враги не нашли меня, не то я был бы уже мертв или же оказался в плену.
Покачиваясь, я поднялся на ноги. Тропой, по которой я бежал, очевидно, уже давно никто не пользовался, а берег оказался размыт ручьем в половодье. У меня нестерпимо болела голова, шея не поворачивалась, а на колене красовался огромный синяк.
Оглядевшись по сторонам, я пришел к выводу, что ручей, с берега которого меня угораздило упасть, сбегал откуда-то с северного склона Сосновой вершины. Чтобы возвратиться в форт, мне нужно только перебраться через этот хребет, подняться на гору высотой примерно в две тысячи футов, при том, что на протяжении последней тысячи ее склон отличался особенной крутизной.
Я снова внимательно осмотрелся. То место, куда я упал, оказалось руслом небольшого ручья, которое было завалено камнями, бревнами, а также кусками породы с горного склона. Сам ручей был всего в пару футов шириной и глубиной в несколько дюймов. Почти к самой воде подступала стена непроходимых зарослей, и в том месте, где русло делало изгиб, уходил в небо горный склон.
Было очень тихо, и лишь откуда-то доносилось пение пересмешника. Повернувшись, я направился в сторону горы и чуть было не упал. Разбитое колено болело гораздо сильнее, чем мне это показалось с самого начала. Я взглянул под ноги, надеясь отыскать на земле палку, с помощью которой мне было бы легче передвигаться, но так и не нашел ничего подходящего. Я заковылял вперед и неподалеку от изгиба ручья набрел на валявшуюся у самой воды сломанную ветку длиной около шести футов и в пару дюймов
