Засыпая, я слышал, как Эбитт говорит Кемблу:
— Понятия не имел о договорах и всяких таких вещах. Про покупку говорили… поэтому я и двинул из Иллинойса на запад. Откуда он столько знает?
— Учился, вот и знает, — ответил Кембл.
И мы погрузились в сон.
Глава 5
Пробудившись от предрассветного холода, я лежал не двигаясь и смотрел на звезды. В этот час небо кажется ненатурально прозрачным, а звезды — низкими. Я размышлял обо всем, что видел и что узнал из разговоров людей, с которыми путешествовал. Ум, настроенный на познание, без конца ищущий нового, не прекращает рассматривать и сравнивать.
— Похоже, к нам пришли, — это прошептал Шанаган.
Выкатившись из одеял, я быстро связал их в аккуратный тючок и пристроил к седлу. С ружьем под мышкой завершил туалет: натянул сапоги и поддернул нож на положенное место на поясе.
Костер прогорел, виднелись светящиеся красным угли. Крадучись, мои спутники занимали места.
И однако, когда началось, нас крепко встряхнуло. Стремительная атака, дикие боевые вопли… все рассчитано, чтобы напугать и обезволить. Неожиданное ночное нападение, вне сомнения, произвело бы такой эффект. Мы были шокированы, хотя и готовы.
Мы выпалили, как один человек. По крайней мере двое упали. По-моему, упавших было больше, но в слабом свете среди деревьев и кустарника трудно различались подробности.
Моя винтовка была готова к выстрелу почти моментально, но я ждал, давая другим время перезарядить, чтобы не оказаться с разряженным оружием всем одновременно. Шанаган выстрелил из пистолета, затем выстрелил и тут же перезарядил я… и целей больше не осталось.
Нападавшие исчезли так же быстро, как и появились.
Около костра лежал труп либо два, и все. И ни звука.
Небо постепенно серело, на востоке — с желтоватым оттенком, высоко над нами окрасилась розовым полоска облака. Мы ждали, следили: чернота обретала формы, становилась деревьями, кустами, камнями. Свет усиливался: равнина не проявляла признаков жизни. Наконец Дегори Кембл покинул наш редут и подошел к ближайшему из погибших индейцев.
— Юта, — возвестил он. — Далеко на север забрался. Они больше в горах живут.
— На испанской территории? — спросил я.
— Права на те земли заявляли и они, и французы. Я считаю, там тоже Луизиана. Рубеж должен пролегать к югу.
— Разобраться в этом потребуется время, — сказал я.
— А пока?
— Будем охотиться там, ловить бобров. Лучше бы для всех сторон установить добрые отношения с Санта-Фе. Им надо торговать, нам тоже.
— До Мехико дорога долгая, — согласился Толли. — Сент-Луис ближе.
Мы выбирались по одному и разведывали наш лесок. От индейцев ничего почти не осталось. Мы отыскали кровавое пятно, как будто указывающее на ранение, и оброненное ружье испанского производства. Из мертвецов у одного нашелся старый мушкет, второй был вооружен луком со стрелами.
Не тратя времени, мы нагрузили лошадей и уехали, бросив индейцев лежать как лежали. Только Боб Сэнди прибрал себе скальпы. Толли двигался впереди в центре. Кембл в двадцати ярдах слева, я на таком же расстоянии справа. Эбитт и Сэнди следовали за Кемблом и мной в десяти ярдах. Хит и Шанаган ехали замыкающими. Мы не представляли легкой цели и могли по пути просматривать местность. Стартовав шагом, через несколько сотен ярдов мы перешли на рысь.
Мустанги, выросшие в прерии, легко выдерживали такой темп. Моя лошадь, лучшей породы, не обладала выносливостью бывших дикарей, к тому же привыкла кормиться лучше. Очевидно, если она не приспособится к смене диеты и дорожным условиям, нужно будет найти другую. Со временем, пасясь на воле, она может приноровиться к этим местам… как должен приноровиться я.
Мне не доводилось бывать в плохом состоянии физически, и теперь мои мышцы и кожа укреплялись, как требовала работа. Другое дело ум. Когда на меня напали, я бился, неплохо себя показав, и вроде бы мои компаньоны считают, что я вполне гожусь для предстоящего путешествия. А это не так.
Дело в том, что я не переносил убивать. Я полагал себя достаточно цивилизованным человеком, а убивать — неправильно. И я не следовал в этом Библии: знатоки древнееврейского уверяли меня, там не стоит простое: «Не убий», в точном переводе заповедь звучит: «Не лишай человека жизни незаконно», что совсем другая вещь.
Вел меня не закон Моисеев, а мой собственный разум. Я не имею права отнимать жизнь у другого человеческого существа и не желаю увеличивать сумму окружающего насилия. С другой стороны, убитые мной индейцы наверняка прикончили бы меня, если бы мне не повезло больше, чем им.
Тем не менее уничтожение людей не доставило мне удовольствия, и я надеялся избежать подобного в будущем.
Проблема была в том, что дитя цивилизации очутилось в нецивилизованном мире. Критерии, которыми я руководствовался, принадлежали упорядоченному миру, оставшемуся у меня за спиной. Как в Англии, так и в наших восточных штатах много говорили о нашем обращении с «бедняжками» индейцами.
Немногие виденные мною бедняжками не выглядели. Сильные, ловкие, искусные воины.
Воины.
Вот ключевое слово. Они не считали себя бедными. Они гордились собой, высоко несли головы, равные любому. Они требовали не жалости, но уважения. Проблема состояла в том, что лицом к лицу сошлись два рода людей с двумя наборами моральных ценностей, разными предрассудками, разными реакциями.
Очень хорошо являться культурным и цивилизованным, только надо бы вести себя поосторожнее, а то превратишься в культурного и цивилизованного покойника.
Чтобы заключить мир, нужны двое. Напасть — хватит одного.
Следует разбавлять гуманность здравым смыслом, пришел я к выводу, а здравый смысл поверять реальностью.
Я изложил все это Соломону Толли. Боюсь, он позабавился за мой счет.
— Я не профессор, Чантри, лишнего об этом не думал. Пристрелил первого индейца, направившего на меня стрелу, и страшно доволен, что попал.
И так меня начали звать именем, приставшим потом на долгие годы. Больше я не был Ронаном Чантри, разве что изредка. Я стал известен как Профессор.
Частью тут крылась легкая насмешка, частью, я думаю, уважение.
В последующие недели я незамедлительно усвоил одну истину. В университете, который я теперь посещал, экзамены не представляли особых сложностей, но наступали то и дело. Сдал — живой, провалился — оставил скальп на поясе краснокожего.
По совету Толли мы отклонились от намеченного направления к северу, подальше от земель, право на которые оспаривалось. Старались ехать низинами, чтобы спрятаться от врага. Потому что не сомневались: капитан Фернандес и его индейские союзники наблюдают за нами и планируют следующее нападение. И нечего надеяться на такую же удачу в будущем. Капитан дураком не был. Любой офицер в его положении легко мог переоценить свои силы и недооценить нашу смекалку. И он сам, и его туземные друзья нынче знали нас лучше.
Но где же горы? Где-то к западу: ни один из нас их еще не видел. Невероятно, как не кончается эта равнина. Местность стала выше и гораздо суше. Трава здесь растет короткой, часто встречаются кактусы, раньше почти не попадавшиеся. Воды мало. Многие ручьи высохли, в бывших озерках — одна истоптанная грязь. И неожиданно мы натолкнулись на бизонов.
Сперва мы их услышали. Глухой шуршащий шум — мы приняли его за шум ветра, но еще странное приглушенное бормотание. Мы одолели подъем, и вот они перед нами, тысячи и тысячи, пасутся и продвигаются вперед.
— Не стреляйте, — предложил я. — Я успею перезарядить, и убьем только двоих.
— А шкуры? Ведь они тоже чего-нибудь стоят!
