старательно размешивал кофе, другой упорно глядел в тарелку, но оба внимательно прислушивались к разговору.
Затем шериф поднял глаза и произнес:
— Мисс, если вы остановитесь в Плазе — ближайшем городке на линии, то, мне кажется, встретите, кого ищете. Я не вполне уверен, но там есть один парень по прозвищу Кудрявчик — он вполне соответствует вашему описанию.
Эви поймала взгляд шерифа: он едва заметно покачал головой.
Скотт Бейкер… вьющиеся волосы… Кудрявчик Скотт. Она слышала о нем от Чарли. Он входил в банду Парнелла, его, как и пятерых других крутых парней, разыскивали по обвинению в ограблении дилижансов. Тощий как щепка, с длинным, острым лицом, Смок Парнелл явился на Запад из округа Лысая Голова в Миссури. Он мастерски стрелял из винтовки, и его револьвер тоже бил без промаха. На Территорию он пришел из Невады и подозревался в ограблении дилижанса в Черном Каньоне, к югу от Прескотта. На счету банды числились также нападения на прииски и по меньшей мере одно убийство при ограблении.
— Ваш брат давно здесь? — просил шериф.
— Он уехал три года назад, — ответила Люси Бейкер. — Бросил школу и решил испытать себя на горных работах. У него есть прииск где-то в Моголлонских горах. — Она произнесла это слово с ударением на «голл», в отличие от местного произношения «Магьонские». — Я не знаю, достиг ли он успехов, но, когда от него перестали приходить письма, мы стали тревожиться… и решили с тетушкой сами поехать на Запад.
Эви налила себе чаю и села у стола, а шериф вышел во двор переговорить с Чарли Мак-Клаудом. Эви стосковалась по женскому обществу, ей очень хотелось поболтать с гостьями. Жадно рассматривая их платья, она вдруг ощутила боль в сердце, представив, каким ударом будет для них узнать, что Кудрявчик Скотт стал преступником.
— Я не любила этот край, — сказала она вдруг. — Но теперь мне кажется, что здесь есть нечто, чего нельзя ни увидеть, ни услышать… больше нигде. О, здесь очень тяжело жить! — продолжала она. — Мне так не хватает женского общества, я скучаю по тому, что оставила на Востоке — по концертам, танцам. Я вижу людей только когда приезжает дилижанс, вот как сейчас. Но вы не знаете, что такое музыка, если не слышали шум ветра в кедрах или дальний шепот сосен. Когда-нибудь я сяду на коня и поеду туда… — Она показала рукой на травяное море. — Пока не доберусь до другого края… если он вообще существует.
— А индейцы? Вы их не боитесь? — спросила Люси.
— До сей поры мы ни одного не видали. Только слухи. Апачи вышли на тропу войны южнее нас, но сюда пока не добрались. В свое время нам, конечно, придется столкнуться с ними.
Под конец дамы заговорили о платьях и моде, о театрах, о школах. Долго еще после того, как они уехали, Эви слышались женские голоса. Она часто останавливалась и вглядывалась в степь, которая, темнея, приобретала все оттенки синего и багрового на горизонте; ей хотелось до единого слова припомнить все, что было сказано за чаем.
Она жалела, что не сумела предупредить женщин насчет Кудрявчика. Они остановятся в Плазе, и если он об этом услышит, то непременно явится, чтобы встретиться с ними; и шериф своего не упустит…
На следующий день рано утром Лабан, как всегда, отправился задать корм скотине, Руфь увязалась за ним. Эви вымыла посуду, вытерла руки о фартук и почти автоматически взглянула на холмы — и сразу увидела индейцев. Отряд в двенадцать воинов в боевой раскраске спускался по склону. Женщин среди них не было.
— Лабан! Руфь! — закричала она. — Скорее в дом! Оба! Быстро!
Лабан выпрямился и собрался возразить, но затем схватил Руфь за плечо.
— Пошли, — скомандовал он.
Она стряхнула его руку.
— Не строй из себя начальника! — возмутилась девочка.
— Руфь! — резко приказала Эви. — Домой… быстро!
Та было открыла рот для защиты своей независимости, но Лабан сгреб ее в охапку и, несмотря на то что она брыкалась и вопила, притащил в хижину.
Когда брат поставил ее на ноги у двери, строптивая девчонка собралась бежать обратно.
— Что случилось, мама? — спросил Лабан.
— Индейцы, — сказала Эви. — Смотрите, они спускаются с горы.
Руфь резко повернулась, увидела незваных гостей и, внезапно побледнев, бросилась домой. Лабан задержался, чтобы набрать охапку хвороста. Войдя в хижину, он подошел к задней стене и закрыл прочные деревянные ставни. В стенах имелись бойницы, через которые можно было вести огонь. Эви поставила дверной брус около двери, но оставила ее приоткрытой.
Сердце ее прыгало, во рту пересохло.
— Лабан, — предупредила она, — они не должны видеть, что мы здесь одни и что испугались их.
— Хорошо, мама.
Он стоял посередине комнаты, оглядываясь вокруг: все ли сделано, что надо.
— Они хотят забрать лошадей, — предположил он.
— Скорей всего. Надо попытаться им помешать.
Индейцы въехали во двор и остановились, увидев Эви в дверном проеме. Лабан притаился за дверью, готовый захлопнуть ее и перекрыть брусом.
— Что вам нужно? — спросила она.
— Еда, — крикнул один из них. — Ты давать нам еду.
— Сожалею, но лишней еды у меня нет.
Руфь подняла винтовку, оставленную им Чарли Мак-Клаудом, и просунула дуло в бойницу.
— Ты давать нам еду, или мы брать лошадей. Мы брать корову.
— Уходите! — приказала Эви. — Уходите немедленно! Мы не хотим ссор, но вам не следует так себя вести. Я не люблю, когда мне угрожают. Прочь отсюда!
Они молча глядели на нее. Расположение лошадей изменилось, один из индейцев медленно поехал вокруг хижины.
Эви стояла совершенно неподвижно, пряча дробовик в складках юбки. Она чувствовала, что они сомневаются. Они видели дуло винтовки в бойнице, и хозяйка держалась слишком уверенно.
Другой индеец тронул коня и направился к загону.
— Велите ему оставить наших лошадей в покое, — приказала она.
И вдруг они ринулись прямо на нее.
Что предупредило ее, она так и не поняла. Возможно, заметила, как напряглись мышцы коней перед прыжком. Индейцы были от нее не дальше сорока футов, когда началась атака.
Эви подняла дробовик и выстрелила от бедра… некогда было поднимать его выше. Затем отступила назад с такой скоростью, «то чуть не упала, а Лабан навалился на дверь и уложил в скобы брус.
Атакующие с разбегу налетели на дверь. Эви открыла бойницу, выпиленную в тяжелой двери, и выпалила из дробовика.
Она услышала вопль, и враги бросились врассыпную. Лабан подскочил к Руфи, перехватил винтовку и выстрелил, почти не целясь.
— Один готов, мам, — сказала Руфь. — Ты одного убила. И еще один здорово ранен, весь в крови.
Лабан не только умел обращаться с винтовкой, но и метко стрелял. Он наблюдал за лошадьми, а Эви и Руфь перебегали от одной бойницы к другой, пытаясь определить замыслы противника.
Но вокруг стало совсем тихо. Один из индейцев лежал в луже крови, распластавшись среди двора. Выстрел из дробовика встретил его не более чем в двадцати футах, когда он бежал к хижине. Заряд крупной дроби разворотил ему грудную клетку.
Вдруг Лабан снова выстрелил.
Загон располагался на открытом месте, и к нему было трудно подобраться незаметно.
— Мама, а ведь скоро прибудет дилижанс, — напомнил Лабан. — Индейцы могут на него напасть.
Дилижанс… она совсем забыла про дилижанс.
— Руфь, — приказала она, — лезь на чердак и следи за дорогой. Как только появится дилижанс, кричи Лабану, пусть стреляет.
