Он человек авторитарного типа. Он может убеждать людей поступать сообразно его воле.
Мы уговорили его поехать одному. Но за несколько часов до отъезда он вдруг решил, что слишком известен, просто-таки популярен, и что по дороге от Бергена до Осло его обязательно узнают. Поэтому он хотел, чтобы я вёл машину. Так он и уговорил меня поехать с ним. Я сел за руль, а он улёгся на заднее сиденье своего Фольксвагена, накрывшись грудой футболок.
В наши первоначальные планы не входило мое посещение Ойстейна вместе с Викернесом. Перед тем как выйти из машины, я спросил его, не хочет ли он, чтобы я пошел с ним для 'моральной поддержки'. Но в квартиру я так и не вошёл — замешкался на лестнице. Когда же я всё-таки подошёл к двери Ойстейна, меня охватила дрожь. Я стоял подле двери и слушал доносящуюся изнутри возню. Потом дверь распахнулась и из неё выскочил Ойстейн, весь в крови, и помчался вниз по ступенькам. Следом за ним бежал Гришнак.
До меня дошло, что дела плохи. Мы планировали убить его в квартире, тихо и быстро, а не превращать это в драму — с беготнёй по дому и сотней ножевых ранений. Я побежал вслед за ними, выскочил на площадку перед домом и пошёл к машине. Граф вышел вслед за мной.
Ойстейн не знал, что я здесь. Граф позвонил в дверь и сказал по домофону, что он один. Евронимус не хотел его впускать. Он уже лёг, и чувствовалось, что он нервничает. Я стоял рядом с Гришнаком и хорошо слышал их разговор. Ойстейн сказал, что уже поздно, что он спит, и Варгу лучше придти завтра. Тогда Граф сказал, что он привёз с собой контракт и попросил, чтобы Ойстейн впустил его. Я сделал пару последних затяжек и, затушив сигарету, бросил её в урну, а затем дёрнул ручку двери. Потом мне пришлось протирать её, чтобы стереть отпечатки пальцев. По лестнице я поднимался, не касаясь перил. У Гришнака были перчатки, он забыл надеть их. Поэтому он оставил свои отпечатки (причём в крови!) после схватки. Ещё он забыл про контракты и оставил их в квартире у Ойстейна. Они были датированы 9 августом 1993 года и подписаны Варгом Викернесом.
Ойстейн подписал контракты, выслал их Варгу, чтобы он подписал их со своей стороны и переслал их обратно. Эти контракты понадобились Варгу как повод для посещения Евронимуса. По пути к машине я спросил, ваял ли он их, поскольку 'видел, что их у него не было. Он сказал, что взял.
По дороге в Осло мы видели несколько полицейских постов, проверявших машины, выезжавшие из города. Мы остановились в местечке недалеко от Ниттедаля (в 25 км от Осло), чтобы позвонить тому парню в квартиру Варга.
Тогда мы ещё не были уверены, мёртв ли Евронимус. Граф сказал, что нанёс ему уйму ранений, и на все сто уверен, что Ойстейн мёртв. Я сказал: 'А что если он жив и кто-то слышал, как всё происходило?' Что если Евронимус успел кому-то сказать, что Гришнак был здесь? Тогда полиция заявится на его квартиру в Бергене и устроит там засаду. Тогда-то мы и решили позвонить тому парню на квартиру Викернеса и сказать ему, чтобы тот отправлялся домой.
Мы остановились возле телефонной будки, но позвонить не удалось. Буквально перед тем, как мы уже собрались было вылезти из машины, перед нами проехали «копы» с мигалками, которые, очевидно, решили, что мы выглядим подозрительно. Мы сорвались с места, а полиция — за нами. Вес превратилось в настоящую погоню, но нам удалось оторваться.
Это не было приобщено к делу.
Скорее всего, нет. Но история вскоре всплыла. Мы боялись, что нас ищут и ужасно волновались. Когда мы въезжали в Берген, нам чудились толпы легавых, ищущих нас.
Да, мы бросили его в маленький пруд в Ниттедале. Гришнак спал по дороге в Осло, а я — на обратном пути. Всю дорогу меня бил озноб, поэтому мы ехали с включенным на полную мощность обогревателем и Dead Can Dance, орущими из динамиков. Это создавало своеобразное настроение. Мы мчались обратно в Берген, и поспели как раз к утренним газетам. Мы тут же пошли и вернули видеокассету, чтобы выжать из возможного алиби всё что можно.
Через некоторое время наша «легенда» начала рушиться, как замок из песка. Когда три разных человека на допросах, длящихся по семь часов, хотят рассказать одно и то же, у них мало чего получается. Вдобавок ко всему, я думал, что они всё знают и ждал, когда за нами придут. Под конец я уже бросил попытки скрыть происшедшее.
Это не так. Он оставил свои окровавленные отпечатки и эти два злополучных контракта. Про контракты он плёл, что поставил неправильную дату и говорил журналистам, будто не знал, какой был день и год.
Варг Викернес: 'Меня арестовали сразу же после того, как Снорре заложил меня. Он — никто, неудачник. Хилый, больной типчик. Меня арестовали и посадили в одиночку, не давали ни с кем общаться, а газеты тем временем стали трещать, что я убил его.
Конечно же, когда умирает более или менее известная личность, у него сразу образуется несметное количество друзей. Мертвеца никто не знал, никто о нём даже не слышал, но когда он сдох, то сразу стал знаменитостью. В этом нет ничего нового.
После этого «копы» начали хватать наших всех подряд, потому что одна тупая румынская шлюха, так называемая «шведка» Илза стукнула, что Бард убил какого-то дятла — он ей про это рассказал! Его тут же арестовали. У них, конечно же, против него ничего не было, но он взял и во всем сознался. У них не было никаких доказательств, кроме показаний этой 16-летней цыганской сучки — но какой суд поверил бы ей?! Но он во всем признался. Потом цепочка потянулась от одного парня к другому, и все открылось. Ситуация стара, как мир — абсолютно ничтожные люди могут заварить серьёзную кашу, предавая друг друга, всех и вся. Так они и делали. Я конечно же, был самым главным злодеем'.
Снорре Рух
Я не понимаю, что он хочет навлечь из всей этой истории. Он втянул меня во всю эту заваруху. Но я не виню его, покуда он не винит меня.
Первая причина — он завидовал Барду. Он убил человека, а Варг — нет. Варг говорил, что убийство того педика было «левым» поступком, но внутри нашего круга поступок Барда пользовался уважением. Варг думал приблизительно так: 'Бард убил всего лишь глупого гомика, тут нечем хвалиться'. Похвальба о том, что ты можешь убить или уже убил человека, довольно опасная штука, а Граф трещал, что ему убить кого- нибудь — раз плюнуть.
Плюс ещё ему было наплевать на Ойстейна. Но слухи о том, что он был коммунистом или гомосексуалистом не имеют под собой абсолютно ничего.
Меня не мучает совесть. Может быть, она и грызла бы меня, если бы я встретился с его родителями. Но я их не видел, так что я о таких вещах не задумываюсь. Меня не мучает по ночам бессонница и тому подобное. Мне больше жалко, что я попал в тюрьму.
Да, близко к тому. Во всяком случае, его не задавила машина на улице, как маленькую девочку.
Да только фехтовальщик из него был бы никудышный! Он на самом деле не был таким крепким мужиком, как хотел казаться. Он принял не просто смерть, глупо так считать, а получил такую смерть,